— Я не о том, — по-прежнему шепотом продолжила индеанка. — Люди, торгующие в лагере, лазутчики. Они посланы Шикотенкатлем. Один из них признался мне.

Кортес не ответил. Некоторое время он сидел, подперев голову ладонью, потом неожиданно спросил:

— Неужели собирается напасть вновь? Вот неуемный!.. Что ж, придется укоротить ему руки. Всякий, кто посягает на достоинство и величие Кецалькоатля, достоин сурового наказания. Чтобы другим не повадно было… И этим, и тем… Тот, кто признался тебе, успел разболтать о разговоре?

— Нет, повелитель. Он под надежной охраной Агиляра и дона Альварадо. Я попросила их стеречь лазутчика.

— Значит, другие в полном неведении, что мы раскрыли их заговор?

— Да, повелитель. Они искусно маскируются под торговцев…

Кортес вышел из шатра, подозвал посыльного.

— Начальника караула ко мне…

Через несколько минут все индейцы, находившиеся в лагере, были схвачены и доставлены к шатру главнокомандующего. Приговор был вынесен тут же, без всякого разбирательства — индейцам зрелого возраста рубили кисти рук, детям и старикам большие или указательные пальцы. Тот, разговорчивый, был тайно заколот в ближайшем овраге.

Окровавленные, стонущие и подвывающие люди вереницей направились в сторону высоких, обрывистых холмов, откуда испанцы ждали нападения Шикотенкатля. Изуродованные руки несли на уровне груди, поддерживали их здоровыми конечностями. Последнего юный Андрес проводил пинком — тот был совсем мальчик и не мог сдержать слез. Они так и лились на окровавленную левую культю. Всего лазутчиков насчитали три десятка…

— Что теперь? — спросил Кортес.

Он сидел на барабане у входа в шатер. Малинче стояла рядом, всматривалась вдаль — в той стороне, как утверждали пленные, лежал главный город Тласкалы.

— Ждать! — коротко ответила она. — Шикотенкатль должен в конце концов одуматься.

Капитан-генерал усмехнулся.

— Ждать так ждать. Что ещё нам остается… В конце концов дождемся бунта. Солдат можно ублажить золотом, дать возможность пограбить, но и на это я не могу пойти. Как хранить добычу? У меня в обрез людей, я никого не могу выделить для охраны. Нести с собой? У нас не хватает носильщиков для переноски боеприпасов. Если же солдат набьет свою суму золотишком, какой из него тогда боец! Сейчас само множество врагов заставляет их сбиваться в кучу, а стоит им добраться до сокровищ, они озвереют, начнут жрать друг друга, как пауки. Так что и грабеж я нынче не могу допустить. Будем ждать…

Всю ночь он терзал индеанку, словно пытался надолго насытиться женским телом. Все-то ему было мало. Они слова за всю ночь друг другу не сказали, разве что Малинче тихонько подвывала и постанывала. И так до самого утра, когда их разбудил топот сапожищ, раздавшийся возле палатки. Потом неясно долетели глухие голоса — женщина так и не сумела разобрать скороговорку, но дон Эрнандо мгновенно вскочил с кровати, накинул длинный до пят халат и выскочил на воздух.

— Повтори! — закричал он с порога.

— Послы, ваша милость, — радостно возвестил солдат.

— Откуда? Из Тласкалы?

— Нет, ваша милость. Из Теночтитлана!..

Их было пятеро. Все холенные, надменные, с золотыми кольцами в ноздрях, на плечах — роскошные плащи из птичьих перьев. У двоих смазанные жиром, длинные, черные волосы были собраны на макушке в пучок, в которые были воткнуты алые розы. Трое сопровождавших перетянули распущенные гривы узкими кожаными полосками, спускавшимися на лоб. Смотрели дерзко, однако дары принесли богатые.

Кортес окинул мимолетным взглядом изделия из золота, штуки материи, самоцветы и плащи из птичьих перьев. Их количество заметно превышало подарки, что были посланы на побережье в последний раз. Значит, мириться приехали, решил дон Эрнандо.

Речь послы завели долгую, все больше о великодушии и мудрости Мотекухсомы, предупреждавшего Малинцина, что дорога вглубь страны трудна и опасна. Кортес слушал внимательно, время от времени посматривал на донну Марину, с бесстрастным лицом переводившую изысканные обороты, которыми так ловко сыпали посланцы тлатоани.

Наконец он не выдержал и попросил переводчицу узнать — готов ли великий Мотекухсома принять его в Теночтитлане. Ему, Кортесу есть что сообщить славному повелителю ацтеков. Большая радость ждет все народы, населяющие эти земли, к ней надо подготовиться. Вспомнить о том, кто ушел на восток…

Послы с невозмутимыми лицами выслушали слова капитан-генерала, и вновь начали толковать о трудностях и непреодолимых преградах, которые ждут «храбрых чужеземцев» на пути в столицу Мексики. Они уже убедились в злобе и ненависти тласкальцев, которую эти дикие люди питают ко всем, кто осмеливается пересечь их границы. Они посланы, чтобы помочь заблудшим…

В конце концов Кортесу удалось выяснить, что суть их предложений сводится к установлению некоего статус-кво: испанцы возвращаются на побережье, где получают статус «гостей тлатоани».

Главнокомандующий поблагодарил послов и на этом прервал аудиенцию. Весь день он был заметно весел. За обедом даже позволил Малинче усесться к нему на колени. Сам обнял женщину, вдохнул манящий аромат её тела, поцеловал в шею. Она прижалась к нему, затаила дыхание, ожидая продолжения, однако дон Эрнандо ослабил объятия. Тогда индеанка шепнула ему на ухо.

— Могучий, один из посланцев предложил мне встретиться наедине. Он сообщил, что злодеи — мои отчим и мать — понесли заслуженное наказание…

— Ты удовлетворена?

— Я уже забыла о прежних обидах… Он также предложил мне вернуться в Теночтитлан, где мне будут возданы великие почести. Правда, вернуться не сразу, а после посещения Чолулы.

— Это большой город, что лежит на пути в Теночтитлан? Вечный враг тласкальцев?

— Да, любимый.

— Что же ты решила?

— Отец, когда я была маленькая, учил меня: «Не верь ласковым словам повелителя ацтеков. Властолюбие его безгранично, слова пусты, а дружба вероломна».

— И тебе уже никогда не стать его любимой женой?

— Не знаю. Из Мотекухсомы, оказывается, можно вить веревки. В мужчинах мне это ненавистно. Мое сердце отдано тебе, любимый. Жизнь моя — поясок на твоей одежде, перышко, которое украшает твое бархатный берет, золотая застежка на одной из твоих туфель.

— А другая застежка — это дона Катилина? Дочь семпоальского касика?..

— Нет, — улыбнулась Малинче, — она не более, чем пыль под ногами.

Кортес довольно рассмеялся.

— Велика милость господня. Интересно, как бы сложилась твоя судьба, если бы твой отец не умер, и тебя отвезли в гарем Мотекухсомы и ты стала его любимой женой?

— Испанцы уже давно бы гнили в земле…

Дон Эрнандо поперхнулся, закашлял, погрустнел. Потом согласился.