выпуклом лбу? Складка у губ? Нервный блеск в умных, словно умеющих читать мысли глазах? Очевидно, выматывает трасса, мало спит, а тут еще злополучная авария на мосту.

— Пожалуйста, Андрей, я с удовольствием. Васек, хочешь прогуляться с папой и мамой?

Мальчик отрицательно затряс головой. Он облазил все бревно, отыскивая ежа, обзеленил на локте чистый полотняный костюмчик. Зверек словно в землю зарылся. Васятка покряхтел, пытаясь сдвинуть дерево: предложение мамы застало его в самый разгар поисков.

— А в лесу какие птички есть! — сказала она. — Хочешь посмотреть? Ну, как знаешь, мы пошли.

Увидев, что родители уходят, Васятка еще раз лег на живот, кряхтя заглянул под бревно. Ежик явно исчез. Тогда мальчик закусил нижнюю губу, подпрыгнул и понесся догонять родителей: теперь он уже был советский офицер и скакал бить фашистов.

— Дома все в порядке? — спросила Варвара Михайловна, тщетно пытаясь найти более живую тему для разговора.

Камынин ответил вопросом:

— Это тебя интересует?

— Странный ты взял тон, — покраснела она. — Если я не на всякое воскресенье могла приехать в Моданск, так стала другой? Ты всегда готов прицепиться. Мы вообще стали плохо понимать друг друга.

Камынин знал эту манеру жены не отвечать прямо на вопрос и вдруг, без всякой видимой причины, перескакивать с одной темы на другую. Когда же ее в чем-то уличали, она сама переходила к нападению.

— Раньше, Варя, было иначе, — проговорил он, с трудом удерживая в себе злое желание сказать ей что-нибудь едкое, разоблачающее. — Мы даже угадывали мысли друг друга. Потому что хотели этого.

— К сожалению, Андрей, многое изменилось. Ты сам знаешь. Действительно, когда ты ухаживал за мной, то старался угадать каждое желание, находил, что я и умна, и вкус у меня есть, считал музыкальной, начитанной. Сам губную помаду носил. Носил ведь? А теперь тебе не нравится, что я «мажусь»… даже духов не подаришь. Словом, здесь неподходящее место, а то я могла бы тебе напомнить кое-что.

— Просто, может… ты изменилась?

— Может. И это, Андрей, потому, что я знаю: ты уже не любишь меня по-прежнему. «Голуби отворковали и кормят птенцов». Твоя фраза.

И Камынин лишний раз убедился: он стал жене постыл. Вся мужская гордость возмутилась в нем. Благое намерение спокойно объясниться с Варварой испарилось. Жилы надулись на его шее, губы затряслись. От грубой вспышки Андрея Ильича удержала лишь боязнь потерять Варю. Вот она идет рядом, сияя под солнцем золотинкой каштановых волос, свежая своей молодостью, раздражающе красивая, как всегда желанная, знакомая до родинки на спине под лопаткой… неужели она станет чужой? Совсем чужой и — навеки? Никогда ее карие с янтарными блестками глаза не зажгутся ему навстречу ожидающим, радостным, слегка чувственным огоньком? Никогда гибкие загорелые руки не обнимут его и он не услышит ее воркующего смеха? Никогда ее головка не склонится к нему на грудь? Андрею Ильичу сделалось мучительно холодно. Больше благоразумия! Он ведь старше на шесть лет. Может, у Варвары это все-таки флирт, простое увлечение, блажь? Где неопровержимые доказательства ее измены? Он должен, да, должен сделать все, чтобы помочь ей самой, Васятке, себе. После страшной субботней ночи, проведенной дома в бесплодном ожидании, Камынин понял, что не может жить без Варвары, — и вот он здесь, чтобы сделать последнюю попытку спасти семью.

— «Не любишь», — с упреком пробормотал Андрей Ильич, вытирая платком лицо и этим на минуту скрывая его от жены. — Как ты легко бросаешься любовью.

— Почему легко? — несколько смутилась она. — Совсем не легко.

— Любовь — чувство небезопасное, с ней надо поосторожней, — с неожиданной страстностью заговорил Андрей Ильич. — Любовь… подавляет, не дает рассуждать: сколько миллионов сердец она разбила? Ошибиться один  р а з  в любви — это, возможно, сделать себя несчастным на  в с ю  жизнь. Потому что любовь сильнее даже инстинкта самосохранения; она сама дает жизнь. Горбачева возьми… директора нашей МДС. Бросил Антонину, ушел. А у них двое детей. Видишь, какие злые гримасы у любви?

Горбачевы были людьми их служебного мирка. Варвара Михайловна знала, что супруги часто ссорились. Раньше она горячо осуждала Горбачева за то, что «легкомысленно» связал себя с молоденькой билетершей из кинотеатра «Октябрь», разбивает семью. Теперь Варвара Михайловна промолчала и опустила голову.

Над кудрявыми макушками дубов, над синими веретенами елей, над волнистыми косами березок спокойно, медленно проплывали кучевые облака с голубым подбоем; влажно, словно тающие льдины, сияли их верхушки. Комары зудели вокруг вспотевшего лица, рук. Истомно куковала кукушка. Иногда сверху падала мимолетная тень, гася шелковистый блеск высокой лесной травы, лилово-красные соцветия иван-чая на вырубках. Васятка бежал уже впереди. Он то выскакивал на дорожку, то исчезал в зеленой сочной чаще: голос его звенел то в одном месте, то в другом.

— Обвинять проще всего. Но ведь… — Варвара Михайловна слегка побледнела, искоса взглянула на мужа, словно не решаясь произнести то, что у нее вертелось на языке.

— Что?

Он почувствовал: сейчас должно наступить объяснение.

— Но ведь, — с какой-то отчаянной решимостью произнесла она, — бывает и так: муж или там жена… и не хотят, а вдруг влюбляются в кого-то. Вот Горбачев. Сам говоришь: «Любовь — огонь, преград не знает». Захватило его, и ушел к другой женщине. Думаешь, он не страдал?

На этот раз побледнел Андрей Ильич. В нем все же тлела надежда, что Варя не потеряна. Ему и хотелось как можно больше выпытать о ее отношениях с Молостовым, и боязно было узнать, что прежней жизни наступил конец. Теперь он понял: жена перешла рубикон, и, чтобы не выдать своего смятения, вновь вытер платком лицо; руки его дрожали.

— Согласен, и Горбачеву было трудно бросить семью. В таких случаях небось и подлец волнуется. Ну, а каково-то Антонине? Отдала ему пыл девичьей любви, здоровье, увяла — и теперь не нужна? А ведь, наверно, парнем Горбачев клялся ей в верности до гроба? Он-то идет к молодой, его там ждет обновление, животная радость, а Антонину? Разбитые черепки? И ребята полусироты! Ведь это и для них душевная травма: отец бросил. Мы часто удивляемся, откуда берутся малолетние преступники, хулиганы, шизофреники. Старшенький Горбачевых без отца совсем от дома отбился, приходит с улицы в два часа ночи. Вместе с Михневым — сыном нашей уборщицы от первого брака, сейчас у нее второй муж — залезли в ларек газированных вод, хотели сиропу напиться. Разве не мы, родители, тут виноваты? И конечно, Горбачев не имел права об этом забывать. Взял обязательства перед женой, детьми, обществом — выполняй. Любовь — не только наслаждение. Любовь — это и самопожертвование, верность, терпение.

Варвара Михайловна покосилась на мужа с некоторой опаской, интересом. Она все еще не