— А, это, — непринужденно улыбнулся Банджакс. — Это просто всплыло случайно. Видите ли, нас с вами, по сути, интересует одно и то же. Мы оба ведем расследование. Вы занимаетесь убийцей. Я занимаюсь тем, кто занимается убийцей. Конечно, расследование проводит ведомство, но оно представлено конкретным человеком. Я очень сожалею, что произошло в Талсе, и не собираюсь поднимать шум по этому поводу. Просто конкуренция в журналистике очень высокая и от меня требуют результатов. У нас в редакции полно толковых ребят, каждый стремится быть лучшим. Поэтому я задаю максимум вопросов, раскидываю сети как можно шире, и в итоге ко мне попадает эта информация насчет Талсы.

— Фил, я не слишком хорошо знаком с правилами. Могу я спросить у мистера Банджакса, как он выяснил все это? Ведь в официальных отчетах ничего не было, следовательно, кто-то с ним поделился. Я могу уточнить, кто это был?

— Не слишком хорошая идея, Ник. Пресса очень ценит конфиденциальность своих источников и считает, что если будет раскрывать получаемые сведения правоохранительным органам, то просто превратится в подразделение Бюро. А этого никто не хочет.

— Агент Мемфис, раз уж вы проявили интерес и, надеюсь, оцените мою искренность, мне рассказал о том случае один знакомый, седой, в годах, он знает всех и все. Я бы предпочел не называть вам его фамилию, но, как он утверждает, он слышал все от сведущего человека.

— Мистер Банджакс, можете не произносить имя Билла Феддерса. Я с ним и так достаточно хорошо знаком.

— Я вам этого не говорил. Некто передал через моего друга конверт с вырезками материалов о Талсе, где упоминался неназванный снайпер ФБР. Последние слова были подчеркнуты, рядом стояли вопросительные знаки. Грубо, но эффективно. В общем, я связался с журналистом, освещавшим эту историю пятнадцать лет назад, и оказалось, что ему известно имя того снайпера, хотя пятнадцать лет он его скрывал. Не думаю, что он под присягой давал клятву не разглашать эту информацию, также не думаю, что я сам нарушил какие-либо требования конфиденциальности. Я добыл все честно и законно, тут все чисто. Я так понимаю, вы не собираетесь ничего отрицать.

— Это не для печати?

— Разумеется, нет. Извините, я должен был предупредить вас раньше. Я обязательно дам знать, когда мы приступим к делу.

— Ну, очевидно, я не могу ничего отрицать. Да, я сделал этот выстрел и промахнулся, что повлекло за собой много всего страшного. Но и кое-что хорошее: я получил семь лет, прожитых с Майрой.

— Эту часть я тоже слышал. Поразительно.

— Так или иначе, Бюро не пойдет на пользу, если ту историю смешать с нынешним расследованием. Это только еще больше все запутает. Поверьте, у меня нет никаких причин выгораживать снайперов, как может показаться на основании моего собственного печального опыта. Моя задача не в том, чтобы посредством какой-нибудь уловки оправдать снайпера, а в том, чтобы найти виновного и упрятать его далеко и надолго. И пусть Карла Хичкока уже нет в живых, но я должен завершить дело, не оставив сомнений в его виновности, и неважно, что он был снайпером. Дело Хичкока гораздо сложнее, чем казалось вначале. Мы должны проявлять осторожность. Ни в коем случае нельзя отвлекаться на давление со стороны прессы или политиков. Если вы посмотрите на дело Кеннеди, то увидите, что Уоррена торопили[36]и он совершил роковые ошибки, за которые пришлось дорого заплатить. Я не хочу повторения того же самого, вот что меня беспокоит. Я не думаю ни о собственной карьере в Бюро, ни о своем предстоящем повышении, ни о контракте на будущую книгу, ни о том, как все это представят в теленовостях. Если мне придется уйти из Бюро, потому что в отношении меня возникнут сомнения, я без колебаний уйду. В Вашингтоне такое происходит сплошь и рядом.

— Я пока ничего не публиковал. И не уверен, что опубликую.

— В таком случае чего вы хотите? Я имею в виду конкретно.

— Ну согласитесь, мы с вами не дети. Мы профессионалы, и начальство давит на нас, требуя результата. Мне необходимо выдать какую-нибудь статью, представить материал. Я не могу просто сказать: «Ой, извините, я потратил три недели, но так ничего и не нашел». Это будет очень плохо. Поэтому если меня прижмет, я, пожалуй, вынужден буду заняться тем случаем в Талсе, который, на мой взгляд, стоит донести до читателей. Нынешняя история с четырьмя жертвами вызывает большой интерес, и ваше ведомство проделало отличную работу, провернуло все быстро, предотвратило новые преступления, но затем почему-то все застопорилось. Мы рассчитывали на окончательный отчет через пару недель. А теперь, судя по тому, что я слышал на прошлой неделе, у вас появилась целая новая область расследования, вы подключили к работе дополнительных людей. Если это действительно так, сделайте какое-то официальное заявление, объясните, что к чему, поместите информацию в статью, которую можно напечатать в газете. Представьте все так, как этого хотите вы, а не вынуждайте нас собирать по крупицам из третьих рук.

— Понимаете, — ответил Ник, — для карьерного роста и для того, чтобы успокоить общественное мнение, такой путь, наверное, был бы правильным. Однако наше расследование должно оставаться конфиденциальным. Более того, подробности могут спугнуть тех, кто нам важен. Узнав, что к ним привлечено внимание, они станут вести себя иначе, и это создаст дополнительные трудности. Нам нужно наводить предварительные справки скрытно, мы собираемся выяснить, имеет ли смысл продолжать. Я вовсе не говорю, что нас интересуют другие люди помимо Карла Хичкока, но, повторяю, нам следует действовать крайне осторожно. Фил, все правильно?

— Ник, это твоя епархия. Не стану учить тебя твоей работе.

— Ну хорошо, — кивнул Банджакс, — я вас понял. Все в порядке. Однако у меня самого не осталось особого пространства для маневра. Могу только пообещать, что постараюсь не выпускать Талсу на страницы газеты, но если меня прижмут, возможно, нам придется встретиться снова. И тогда я приду с диктофоном и задам самые неприятные вопросы.

— Буду рад обсудить с вами то, что произошло в Талсе, мистер Банджакс. Вот, даю вам номер своего прямого телефона, звоните в любое время. Если у меня появится какая-либо свежая информация, я дам вам знать в первую очередь. Это все, что я могу сказать.

Наконец в два часа ночи в среду Боб покинул дом Стронгов. Его ждал Денни Вашингтон.

— Господи, как же я проголодался! — признался Свэггер, когда сел в машину. — Здесь поблизости есть какая-нибудь забегаловка, которая еще открыта?

— Ты похож на бездомного, — усмехнулся Вашингтон. — В старые времена я забрал бы тебя в кутузку. Но сейчас я должен назвать тебя сэром и спросить, не нужна ли тебе помощь.

— Добро пожаловать в новые времена.

— Твою мать, дружище, что же это творится? Ладно, я знаю одну круглосуточную точку, там собираются полицейские. Ты ничего не имеешь против ужина в окружении фараонов?