— Ганни, возьми ты этот костюм. Жалко, если такое добро пропадет.

— Можно, конечно. Но мои дочери будут хохотать до упаду, увидев своего старого папашу в моднявом прикиде.

Принесли заказ, и Боб жадно набросился на еду. Однако от кофе он воздержался, потому что настолько устал, что у него перед глазами все опасно расплывалось и ему необходим был отдых.

— И правильно, ничего не оставляй китайским беднякам, — усмехнулся Вашингтон. — Они это все равно не едят.

— Да, я голоден. — Боб снова почувствовал себя более или менее сносно. — Сержант, ты не подкинешь меня до гостиницы? Мне нужно выспаться.

Он взглянул на часы: почти четыре утра.

— Конечно. Отоспись. А я схожу на мессу, отведу ребятишек в школу и двенадцать часов буду полицейским. Потом какие планы?

— Завтра я позвоню своему человеку в ФБР и выложу ему все как есть, включая связь с Уилли Бизелом, скажу, на чем нам стоит заострить внимание и что, на мой взгляд, произойдет дальше. Он станет возражать, мы покричим друг на друга, и в конце концов он сдастся. Я полечу в Вашингтон, мы все детально обсудим, и в деле возникнет новый поворот. А у нас появится действительно реальная возможность вытащить Карла Хичкока из грязи. Возможно, даже найти настоящего убийцу. По-моему, за одну ночь я поработал неплохо.

— Мне говорили, что Свэггер — наш человек, — заметил Вашингтон.

Здоровенный негр благополучно доставил Боба в гостиницу. Там Свэггер повалился на кровать и тотчас же вырубился. Он спал, спал и спал, а когда пробудился, было уже около трех часов дня. Разве можно спать так долго?

Боб встал, быстро принял душ и сделал другие обязательные процедуры, затем взял сотовый и набрал номер Ника.

Ответа не последовало.

Он попробовал еще три или четыре раза, с тем же успехом.

Тогда Боб позвонил по номеру дежурного оперативной группы и попал на какого-то деловитого стажера. Боб попросил соединить с Ником, подождал и услышал молодой женский голос:

— Агент Чендлер. Чем могу помочь?

Та, которую прозвали Старлинг.

— Агент Чендлер, это Свэггер, вы меня помните?

— Конечно.

— Я должен пообщаться с Ником. Мне что-то никак не удается с ним связаться.

По паузе Боб понял, что последуют плохие известия.

Наконец Старлинг спросила:

— Где вы находились последние десять часов?

— Я спал. Я проработал трое суток подряд без отдыха и должен был наверстать упущенное, а теперь у меня кое-что есть…

— Так, понятно. В общем, произошли кое-какие неприятности. Вы не видели сегодняшнюю «Таймс»?

— Я сейчас в Чикаго.

— Ну, это общенациональная новость. Журналист из «Таймс» написал шумный материал о том, что случилось с Ником много лет назад. Об одной перестрелке.

Свэггер знал эту историю: пуля попала в заложницу, а не в грабителя и парализовала ее. Он считал, что все давным-давно забыто, осталось в прошлом. Кому какое дело до этого?

— Да, но какая связь?

— Статья вызвала большой переполох. Какой-то конгрессмен грозит потребовать отчет от Бюро. Ник весь день наверху.

— Но ведь с Ником все в порядке. Он лучший во всем Бюро.

— Да. Но мы не в курсе, что там происходит. Пока никаких новостей. Ходят слухи, что Ник подал в отставку…

— В отставку…

— Ради блага Бюро. Все это типичная вашингтонская грязь — политика, влияние, злость, обвинения, и пресса с радостью черпает ее ведрами.

— О господи, — пробормотал Боб.

— Вы не хотите поговорить с кем-нибудь еще? Здесь Рон.

— О… Нет, я подожду и посмотрю, чем все закончится. Если увидите Ника, передайте ему от меня привет и скажите… в общем, скажите, что я звонил.

— Непременно, — заверила Чендлер.

Билл Феддерс нанес удар и проследил взглядом, как мяч пролетел над зеленой лужайкой и упал именно там, где рассчитывал Билл. И все же силы удара чуть-чуть не хватило, мяч остановился в каких-нибудь шести дюймах от лунки.

— Отличная работа, — похвалил конгрессмен. — Мне бы научиться так читать поле.

— Единственный мой настоящий талант, — лучезарно улыбнулся Феддерс; именно эта улыбка и была его единственным настоящим талантом.

Подойдя к мячу, он наклонился, небрежно взмахнул и загнал мяч в лунку. Еще несколько точных ударов — и мяч закатился в последнюю лунку. Билл мысленно радовался тому, что изначально у конгрессмена была фора — в итоге конгрессмен не слишком отстал и уйдет с поля не особо расстроенным.

Билл без труда проходил любое поле для гольфа в Вашингтоне. Он великолепно играл в джин, бридж и покер. Мог запросто перепить десятерых боцманов, отправив их под стол. У него была густая шевелюра, тронутая аристократической сединой (Билл частенько шутил, что такие волосы — свидетельство родства с кем-то из тех, кто сидел за Круглым столом с королем Артуром). Он обладал острым умом и просчитывал вперед на много ходов. Его костюмы, внешне неброские, были от лучших итальянских портных; он гордился своей коллекцией обуви. Прекрасно чувствуя ракетку, Билл превосходно смотрелся в сквоше и теннисе. Он ездил верхом, на мотоцикле, управлял катером и яхтой. У него имелась лицензия летчика-любителя. Родом из влиятельной старинной семьи, он окончил Йельский университет, непременно «Череп и кости»,[37]и юридический факультет Виргинского университета. Во время войны во Вьетнаме Билл служил в военно-юридическом управлении военно-морского флота, после чего устроился младшим партнером в крупную юридическую фирму, а вскоре открыл собственное дело. Он зарабатывал три миллиона в год, все четверо его детей прошли через «Лигу плюща»[38]и юридические факультеты ведущих университетов. В настоящий момент у Билла были третья жена и двадцать пятая любовница. Он жил в огромном особняке на берегу Потомака, бывал везде, где нужно бывать, знал всех, кого нужно знать. И ненавидел свою жизнь.

У Билла зазвонил сотовый телефон.

— О, я понял, кто это, — усмехнулся конгрессмен. — Слышу голос хозяина.

Выразительно закатив глаза, Билл направился к краю поля, подальше от кара и соперников. Всем было известно, что в Вашингтоне он главный человек Тома Констебла, и даже здесь, на знаменитом поле для гольфа «Бернинг-три» — тринадцать лунок под высоченными тополями, облаченными в золотисто-бурый осенний наряд, — Билл не мог не ответить, когда Том Констебл звонил.