— Да, сир, — заметил Гладстон, — но, насколько мне известно, у Виктора Брюса, который называет себя некоронованным ирландским королем, помимо довольно большого отряда ирландских, шотландских и американских наемников, которые предпочитают называть себя добровольцами, имеется еще и большое количество сторонников в самой Ирландии. В то время, как террор, организованный нашими военными, захватывает все больше и больше людей, абсолютно непричастных к сопротивлению — болтунов и случайных прохожих, тайная ирландская королевская армия только и ждет того часа, когда ее король ступит на землю Ирландии и присоединится к ним в борьбе против вашей власти. И если…

Не успел Уильям Гладстон закончить свою фразу, как в дверь кабинета, в котором шло это совещание, постучали. Принц-регент разрешил войти адъютанту, который вручил будущему британскому монарху телеграмму. Альберт-Эдуард прочитал ее, тихо выругался и швырнул на стол.

— Ну вот, джентльмены, мы и дождались судного дня. Мне сообщили, что сегодня ночью югоросская армия высадила десант на северо-западном побережье Ирландии и захватила тюрьму, в которой содержалось большое количество приговоренных к смерти высокопоставленных мятежных ирландцев. Адмирал Ларионов и король Виктор Брюс сделали свой ход. Боюсь, что нам нечем будет на него ответить.

В этот момент здание Букингемского дворца задрожало, и над ним со страшным ревом пронеслось что-то стремительное и ужасное. Собеседники переглянулись и посмотрели на потолок, с которого посыпался мусор. Минуту спустя грохот повторился, и все трое, не сговариваясь, бросились к окну и принялись раздергивать шторы. То, что они увидели, повергло их в ступор — в хмуром британском небе, среди нависших над Лондоном облаков, то скрываясь в них, то появляясь вновь, тройками стремительно проносились внушающие ужас стреловидные металлические птицы. Это были птицы британского Апокалипсиса.

Заголовки мировых СМИ:

«Московские ведомости» (Россия): «Демарш двух императоров! Британия должна остановить кровопролитие в Ирландии!»

«Фигаро» (Франция): «Ультиматум с ножом у горла! Отныне судьбы Европы будет решаться в Берлине и Санкт-Петербурге».

«Винер Цейтнунг» (Австро-Венгрия): «Зловещий дуэт! Европа распрощалась с самостоятельной политикой! Боже, спаси старую добрую Англию!»

«Чикаго Трибьюн» (США): «Европа перешла на язык ультиматумов! Как хорошо, что наша страна находится по другую сторону Атлантического океана!»

«Таймс» (Англия): «Когда нет выбора: нам зачитали смертный приговор, оставив право лишь на последнее слово!»

«Берлинер тагесблат» (Германия): «Кровь невинных ирландцев вопиет и требует возмездия! Британия сама вызвала на свою голову гнев Всевышнего!»

«Юланд постен» (Дания): «Европе нужен покой! Лишь за спиной двух могучих империй малые страны могут чувствовать себя в безопасности!»

19 (5) апреля 1878 года.

Лимерик.

Патрик О’Халлоран, доброволец Ирландской королевской армии (ИРА)

Вообще-то у меня было одно желание в этой жизни — торговать помаленьку в своем магазине на правом берегу Шаннона и держаться подальше от политики. Была семья — жена и трое детей. Была любовница — жена таможенника, которая нередко наведывалась в мою лавку и просила показать ей образцы тканей. Как вы уже, наверное, догадались, содержались эти образцы в моем кабинете, а мой приказчик был достаточно умен, чтобы не тревожить нас во время этого «показа». Были у меня и друзья, с которыми я любил выпить в одном из местных пабов.

Все изменилось в один проклятый день, когда в городе вдруг появилось множество чужих солдат в красных мундирах. Со своими у меня проблем обычно не было. Они могли прийти в бар, ресторан или даже публичный дом и не заплатить. То же касалось и магазинов, вроде моего, особенно если хозяином был католик. Но изнасиловать супругу хозяина, а тем более убить или арестовать человека — такого никто не помнил со времен восстания фениев.

Мне еще повезло, что мой магазин пользовался успехом и у местных протестантов. Когда на улице появились чужие «лобстеры», у меня как раз закупался капитан местного гарнизона. В дверь начали ломиться, он открыл ее и отчитал незваных гостей в довольно грубой форме, а я выдал им «в подарок» несколько бутылок неплохого виски. На этом инцидент был исчерпан, но капитан на всякий случай написал мне бумагу о том, что я вполне благонадежен. По дороге домой в тот вечер меня еще трижды останавливали, но эта бумага каждый раз срабатывала. А вот моему приказчику не повезло — его схватили и увели, несмотря на мои протесты. Больше я его не видел.

Но дальше было еще хуже. Когда я подошел к своему кварталу, то увидел, что многие дома в огне. Я побежал к своему дому — увы, он тоже уже горел. Самое же скверное заключалось в том, что моя Шеванн лежала на пороге полуголая, с колотой раной на груди. Похоже, над ней поиздевались, а затем убили. Что случилось с детьми, я так и не узнал — надеюсь, что они убежали к кому-нибудь из соседей, хотя все, кого я расспрашивал, говорили, что их не видели.

Тогда я пошел к моему знакомому и тезке Патрику Маккриди, который давно подбивал меня вступить в ряды фениев. Как ни странно, его дом никто не тронул, и он с семьей был на месте. Увидев меня, он спросил:

— Что случилось? На тебе лица нет.

— Дом сожгли, жену убили, что с детьми, не знаю.

Тот назвал мне адрес в одной из деревень около Лимерика и заставил его заучить наизусть. Также он велел мне запомнить пароль и отзыв. Я решил заночевать у себя в магазине, а на следующий день с утра уйти по этому адресу. Но оказалось, что весь квартал магазинов уже весело пылал. Я уныло побрел по дороге и добрался до нужного мне адреса глубокой ночью.

И вот, наконец, вчера мы ушли в Лимерик. Я, увы, стрелять не умею и вид имею сугубо гражданский. Но это, в сочетании с моей грозной бумагой, послужило причиной моего зачисления в разведчики. А моя часть должна была захватить Кольбертский вокзал — главный и, если честно, единственный вокзал Лимерика.

Железные дороги с момента введения военного положения практически не работали, кроме поездов, перевозящих «лобстеров» — так мы называли английских солдат из-за их красных мундиров. Меня послали проверить, кто именно обороняет вокзал и сколько их. Когда я подошел, тряся своей грозной бумагой, меня остановил патруль:

— Ты кто?

— Негоциант. Мне нужно в Дублин за товаром. Хочу успеть на поезд в одиннадцать двадцать пять.

Прочитав мою бумагу, офицер заржал:

— Ну ты даешь, пэдди (так они называли католиков, и такая сокращенная форма у моего имени). Не ходит твой поезд. Есть поезд в два часа, но он только для протестантов, а не для пэдди. Пошел вон!

И тут я увидел где-то далеко на востоке столб дыма — явно паровозного, когда горит дом, дым выглядит совсем по-другому. Поверьте мне, я знаю. Офицер радостно закричал: