стали воинами-интернационалистами, спасителями братского вьетнамского народа? — улыбнулся Дима. — Когда в 1965, на втором году службы, к нам приехал из штаба дивизии немолодой полковник?

Еще бы не запомнить того бравого вояку, который горько рассказывал о вьетнамских событиях, о злобном американском агрессоре, уничтожающем мирное население и сжигающем напалмом села, и предложил нам выполнить интернациональный долг: добровольно прийти на помощь братскому народу.

Полковник нам понравился. На груди орденские планки — память про Великую Отечественную, в голосе спокойная уверенность: сынки не подведут, будут достойны своих отцов…

Вечером в части только и говорили на эту тему. К тому времени я кандидатствовал в члены партии, и в моей бордовой карточке красовались стихи Межирова: "Коммунисты, вперед!". Мог ли я со своим верным товарищем, связистом Димкой Мечиком, отказаться помочь несчастным маленьким вьетнамцам, остаться в стороне от такого важного дела!

В общем, на утро следующего дня наши заявления, типа: "знакомы со всеми системами отечественного стрелкового оружия, просим не отказать в возможности исполнить свой интернациональный долг", — были сданы помощнику начальника штаба капитану Григоренко, и с благостным чувством людей, сделавших доброе дело, мы разошлись по местам службы.

Конечно, больше всего нам хотелось домой, а не в Индокитай, но служить ещё оставалось целых два года, так что и повоевать успеем, и домой вернуться с наградами, радовать знакомых девчонок, да выступать перед школьниками, как давали прикурить заокеанским супостатам.

Правда, когда на следующий день выяснилось, что из всей части только мы с Димкой оказались интернационалистами, а некоторые, трезво оценивая нашу доблесть, водили пальцем у виска, настроение у нас слегка испортилось, но что уж там, заявления сданы, дело сделано…

Шли недели и месяцы, но нас никуда не отправляли. То ли забыли двух суперменов из Ленинакана, то ли там своих придурков хватало, во всяком случае, мы дослужили в мире и довольствии и, несолоно хлебавши военных приключений, тихо демобилизовались.

Правда, за полгода перед дембелем какая-то поганка пустила слух, вроде пора нам собираться. Конечно, мы расстроились, а Дима пару вечеров пилил меня, что из-за моего доброхотства домой нам скоро не вернуться. Слава Богу, все как-то обошлось и остались одни воспоминания.

***

Беседуя с Димой, я ему невольно завидовал. Моя жизнь после армии пошла кривым извивом, только в последнее время удалось более — менее подняться. Он же с самого начала шел прямым путем. Создал крепкую семью. Знает, во имя кого и чего живет. Работает старшим мастером в областном управлении закрытой связи. Состоявшийся зрелый человек.

Нам постелили в большой комнате. Толик уснул как убитый. Мы тихонько поговорили с Женей. Она была довольна поездкой, но перед сном обмолвилось, что у Димы с Настей не всё просто. Настя склонна к алкоголю, советовалась с ней, как с врачём, призналась, что ее уже не раз лечили. Держится исключительно за счет внимания мужа и сына. Хороший человек, только с исковерканным любвеобильным отчимом детством.

— Смотри, как много узнала всего-то за один вечер; увы, милая, ты тоже далеко не простая барышня — подумалось мне о Жене.

В субботу отправились отдыхать на Каролино-Бугаз. Мы с детьми на машине, Дима с женой на мотоцикле. Своими глазами убедился, как часто гаишники останавливают супер BMW. Причем, делают это в наглую: не сообщая хозяину причину остановки, неторопливо обходят мотоцикл, о чем-то переговариваясь между собой. Потом неохотно отпускают.

Нашли хорошее местечко в Каролино Бугазе, расположились. Женщины споро организовали стол. Выпили раз и другой. Дети купались поблизости. Разливая «Московскую», Дима критически прищурился и стал рассказывать, что в Одессе, несмотря на борьбу с алкоголизмом, процветает самогоноварение, причем, готовят напиток, который не только не уступает, но и превосходит фабричный.

Вспомнил нашумевшую историю про известного одесского ученого, доктора химических наук, который в эпоху выкорчевывания виноградников сподобился изготавливать собственный напиток. Кто помнит те годы: огромные очереди за спиртным, бутылка «Столичной» стоимостью в 10 рублей (цена пяти килограммов колбасы-варенки) — не сильно осудит профессора. Но какой разразился скандал!

Преподаватель университета, благородный наставник студенчества, ищущего примеры, с кого делать жизнь, и он же — кустарь-одиночка, самогонщик… Правда, в газетах писали, что напиток у химика был отменного качества — тройной перегонки. Содержание масел в нем, не в пример даже магазинной водке, было минимальным; самогонный аппарат — являл собой высокотехнологическое устройство из нержавейки, бронзовых трубок и с отстойником в виде дубового бочонка, да и рецептура, надо полагать, у нашего ценителя Бахуса была на уровне.

Разумеется, плоды своего химического творчества профессор не продавал, потихоньку экспериментировал с разными настойками и потчевал ими родных, приятелей и избранных коллег по работе, то есть достаточно близкий круг допущенных к его столу.

И вот, на тебе — анонимка, обыск и несусветный позор, исключение из партии и изгнание из ВЫША, жизнь сломана, зато какой урок действенной борьбы с самогоноварением!

Научное сообщество бурлило. Одни осуждали попавшегося неудачника, другие были не прочь отведать его знаменитой водочки, но мало кто обратил внимание на главное. Ведь химик наш стал жертвой не столько таланта тройной перегонки алкогольного продукта в домашних условиях, сколько своего неумения разбираться в людях. Пустил в дом какого-то мерзавца, который, выпивая — закусывая, да поддерживая интеллектуальные беседы, попутно снимал отовсюду узоры, чтоб заложить впоследствии гостеприимного хозяина.

Вы спросите, что же это за человеком надо быть, чтоб так ошельмовать дом, где к тебе — всей душою? Это не простой вопрос, так как касается душевного свойства, определяемого одним из семи страшных грехов — зависти.

Между прочим, это такая коварная штука, которая губит не только людей, но и целые народы. Наблюдают за удачливым соседом, раззавидуются на что-то, а там и до войны недалече…

Нейрофизиологи проверили, как возникает человеческое чувство злобы на чужой успех и пришли к выводу, что зависть — это не грех, а болезнь мозга.

В статье «Зависть» говорится: «Четыре тысячи лет назад в древнеегипетской Книге Мертвых это зловредное чувство вообще стояло первым в списке пороков. Наши предки были уверены, что зависть прямиком ведет сначала в царство мертвых, а потом и к погибели души.

Вот почему в народе завистников всегда награждали нелестными эпитетами. Так, по-латыни слово «зависть» звучит livor — «синева», поэтому древние римляне говорили «посинел» от зависти, в то время как русские — «позеленел». А в Китае зависть имеет красный цвет, потому что ее там называют «болезнью красных глаз». Но чаще она бывает «черной», рождающей тупую злобу, хотя украинцы используют свой емкий термин: «жабодавка».

Многие пытаются оправдать это чувство, деля зависть на