под диванами. Однажды я отчетливо увидел фигуру старика стоявшего на лестнице. Иногда я видел его очертания в зеркале. Я тогда думал, что схожу с ума, но самое страшное случилось в ноябре. Однажды, когда мы ужинали все в столовой, он пришел туда и сел за стол. Я точно так же, как Иларий сегодня, заорал, а вы все, мама, бабушка, отец и ты, Лана, начали с ним разговаривать, будто он был нашим родственником. Он представился дядюшкой Киром. И вы так любезно беседовали с ним, а потом, когда он ушел, вы и не вспомнили, кто такой этот дядюшка Кир.

Вот это я пытался тебе рассказать. Я говорил, что к нам на обеды приходит старик, который незаметно живет в нашем доме, и только я его могу видеть и помнить, а вы все забываете, как только он исчезает. Я тогда думал, что это какой-то бред, разве может так быть? Я облазил весь дом, пытаясь понять, где он прячется, я не мог поверить, что он может растворяться в воздухе. Но я, конечно же, ничего не нашел, ни единой зацепки.

Он потом приходил еще несколько раз, сидел с нами за столом, а вы, снова, как ни в чем не бывало, общались с ним, а потом вашу память будто стирало. Каждый раз, когда он должен был появиться, за столом появлялся лишний стул, Нина его ставила. Я как-то убрал все лишние стулья в столовой, спрятал их в чулане, и старик долго не появлялся. Я уже было обрадовался, что он исчез навсегда, но однажды я ночью проснулся оттого, что кто-то сел на мою кровать и потянул одеяло. Я открыл глаза и чуть не закричал от ужаса: рядом со мной сидел он. Он приложил палец к губам и сказал, что я лишил его единственной радости проводить изредка время с моей семьей. Он спросил, неужели это такая большая плата за мое здоровье и за мою жизнь? И он предупредил, что если я хочу, чтобы с вами ничего плохого не случилось, я должен вернуть стулья. И я их вернул.

На Рождество, когда пришел фотограф, чтобы сделать нашу семейную фотографию, старик тоже пришел и встал месте с нами для снимка. Тогда я обрадовался, что наконец-то у меня появятся доказательства его существования, но, когда проявили фотографию, вместо старика было пустое место, будто вырезали одного человека. Помнишь, тогда мама была недовольна работой фотографа, ее расстроила эта пустота, будто фотограф специально неудачно поставил нас возле камина. Она еще тогда пообещала ему плохие рекомендации, хотя он ни в чем не был виноват, просто он сам не помнил старика.

Когда Герман закончил рассказ, повисла тишина, и если бы не настойчивый стрекот сверчка, затаившегося где-то в траве, я бы решил, что потерял слух. Лана смотрела в пустоту и жевала губы.

– Иларий, а почему ты во все это веришь? – спросила она.

– Я тоже повстречал его, – ответил я и рассказал им печальную историю моей семьи. – Поэтому вам нельзя сегодня ночевать в доме. Под любым предлогом вы должны покинуть дом, потому что, я боюсь, именно сегодня он начнет делать то, что я сделал с моей семьей. Я не знаю, почему он так долго ждал. Может, все это какая-то часть его плана, а может, у него и нет плана, а просто он так развлекается. Единственно кто может быть в доме – это я и Герман. Нас он не тронет.

– Вы будто его дети, которых он спас от смерти… – проговорила Лана, горько усмехнувшись, и ее глаза наполнились слезами. – Мы все думали, что выздоровление Германа – это чудо, не иначе. Ведь ты так быстро стал поправляться и сейчас выглядишь, как древнегреческий атлет, словно тебя сам Зевс откормил божественной амброзией. Все твердили – чудо, чудо, а разве в этом мире бывают чудеса? Все это сказки взрослых…

– Мы сейчас должны решить, как спасти вашу семью, – сказал я. – Вам придется покинуть этот дом навсегда, потом он будет опасен для любого человека.

– Навсегда? – воскликнула Лана. – Но это невозможно! Здесь вся наша жизнь!

Она беспомощно переглянулась с братом и тот сказал:

– У нас же есть Калинский дом.

– Да, но ты знаешь, что его скоро заберут за долги? И как ты предлагаешь все это объяснить родителям и бабушке? Никто нам не поверит.

Несколько минут мы сидели в тишине, с каждой минутой окунаясь в синеву сумерек. Зажглись фонари. На лестнице показалась Нина и позвала нас в дом, так как все уже заждались. Герман крикнул, что мы скоро придем, и мы снова начали перебирать все варианты. Лана хмурилась все сильнее и сильнее, потом встала со скамьи и решительно сказала:

– Я знаю, что делать. Прости меня брат, но я задумала то, из-за чего ты можешь меня осудишь. Я уже говорила Иларию, что думала сбежать в столицу вместе с одним человеком, и я решилась. Это все равно скоро должно было случиться, так пусть это случится сегодня.

Она рассказала свой план, что пойдет в свою комнату, соберет вещи и спустится через черную лестницу на задний двор. Уговорит кучера отвезти ее к Давиду. В своей комнате она оставит записки: одну для отца, а другую для бабушки и матери. Мы должны будем выждать около часа в гостиной, и потом Герман должен будет подняться в ее комнату и отдать записки, только чтобы отец не знал о существовании второй.

– Если все случится так, как я задумала, то бабушка с мамой в этот же вечер уедут в Калинский, они будут думать, что я нахожусь там, а отец уедет меня искать. Он страшно разозлится. Я даже жалею, что не смогу увидеть его лицо, представляю, как он выпрыгнет из своих штанов: еще бы его план по обогащению с помощью дочери развалился, такой позор перед гостями! Но ему так и надо, он заслужил, – она нервно засмеялась.

8

В гостиной нас все уже ждали. Лана, сказав, что она хочет переодеть платье, направилась в свою комнату, а мы с Германом посмотрели на часы, которые медленно начали отсчитывать секунды.

Я попросил Эрнеста рассказать о фотографиях, висевших над камином. Он обрадовался моему интересу к истории их семьи, и завязался долгий и содержательный разговор, в который вовлечены были все присутствующие. Речь пошла о былых славных временах, о прекрасных и благородных людях, о добрых нравах, царивших в обществе, в общем, все раньше по признанию