– Какая интересная фотография, – сказал я, взяв в руки рамку с фотографией, стоявшую на каминной полке.

– Правда? – недоверчиво поинтересовалась Катрина. – Эта фотография с Рождества. Я ужасно не люблю ее. От ее вида мне становится не по себе. Там будто пятно или тень между Ланой и Германом.

– Там не пятно, – возразила бабушка Ланы, – если присмотреться, то там видны очертания, будто клякса, похожая на лебедя, повисла в воздухе.

Я присмотрелся: действительно, клякса была очень схожа с лебедем, но что-то не так было с его шеей. Я заметил какое-то движение, будто что-то сместилось в фотографии. Потом снова движение. Клякса двигалась: она медленно росла и вытягивалась в сторону Ланы, а затем начала обвиваться удавкой вокруг ее шеи и резко дернула. Я вздрогнул от ужаса: мне показалось, что я даже услышал хруст сломанных позвонков.

– Что-то Ланы долго нет, – задумчиво сказала Катрина.

– Может, она так хочет понравиться нашим дорогим гостям, что не знает какое платье выбрать? – Эрнест как-то похабно подмигнул мне, что мне сильно захотелось его ударить.

– Я пойду проверю, – сказала Катрина. – Может, облегчу ей выбор.

Герман спешно поднялся с дивана.

– Нет-нет, я сам поднимусь и потороплю ее, – пробормотал он и быстро вышел из гостиной.

Я посмотрел на часы: еще рано, она могла не успеть.

Темы для разговоров иссякли, и повисло неловкое, напряженное молчание, которое, впрочем, быстро было нарушено Милоном: он широко и звучно начал зевать и, не стесняясь, почесывать красную шею, натертую плотным воротником рубашки.

– Ах, что мы, в самом деле! – воскликнул Эрнест. – Давайте включим музыку, а то так, право, мы все и уснем, – он бросил многозначительный взгляд на Аиду Альбертовну, которая, думая, что ее никто не видит, позволила себе прикрыть глаза и один раз клюнуть носом.

Эрнест поставил пластинку и граммофон, пожужжав и проскрипев пару секунд, издал хрипловатую мелодию, которая, набирая оборот, заставила всех взбодриться и повеселеть.

– Вот это другое дело! Я не прочь и потанцевать, а, милая Катрина? Не соизволишь составить мне партию? – Эрнест, заигрывая с женой, такой же бодрый и юркий, как и в начале дня, в своем тесном, облегающем костюме смешно вилял худыми бедрами и изображал танцевальные па.

Катрина, снисходительно улыбаясь, приняла предложение мужа, и Эрнест задорно повел ее в танец.

– Дорогой Милон, хватайте дражайшую Аиду Альбертовну, пока она не напустила на нас сонное царство, и танцуем, танцуем! Сегодня замечательный день!

Аида Альбертовна, шутливо отмахиваясь от красного, вспотевшего Милона, все же согласилась, и она с былой грациозностью принялась танцевать со смешным и нелепо притоптывающим Милоном, который смущаясь своей неуклюжести, краснел и потел еще сильнее.

Я снова поглядел на часы: время пришло, скоро должен был вернуться Герман, и мне даже стало грустно, что скоро это показное счастье должно было треснуть, как хрупкий хрустальный бокал

В гостиную зашел Герман, подошел к отцу, дотронулся до его плеча и протянул письмо. Эрнест обернулся, широко сверкая улыбкой, и ничего не понимая, развернул письмо и начал читать. На его лице дернулся лишь один мускул, и чуть побледнела и так бледная кожа. Он крепко схватил за руку жену и потащил ее из гостиной. Потом Герман шепнул что-то на ухо обеспокоенной Аиде Альбертовне, отозвал в сторону и передал ей второе письмо. Сменилась мелодия, бабушка Ланы прочитала письмо, ахнула и тоже выбежала из гостиной.

– Что-то случилось? – спросил Милон, наливая себе бокал вина.

Герман ничего не ответил и пожал плечами.

Музыка. Крик. Раздался женский крик. В гостиную бежала Катрина, а за ней взлохмаченный Эрнест.

– Не смей ничего говорить, слышишь меня? – закричал Эрнест, хватая жену за руку.

– Это ты не смей мне приказывать, что мне говорить или нет! Я поддалась твоей авантюре с замужеством! А все почему? Потому что это ты довел нашу семью до такого состояния, что мы детьми торгуем! И я не собираюсь молчать, пусть все слышат! – она подбежала к Герману. – Ты знаешь, куда она сбежала? Не лги мне, я знаю, ты с ней лучше всех общаешься, она должна была тебе сказать.

Герман стоял как истукан и только качал головой.

– Вот, вот твое воспитание! – заорал Эрнест. – Одна сбегает, а второй покрывает эту свою сестрицу, эту подлую, лживую… вертихвостку, финтифлюшку, свиристелку! Его вообще не волнуют проблемы семьи. Вот вырастили на свою голову, в цирк он хочет уйти. Я тебе устрою цирк!

Вбежала Аида Альбертовна и что-то зашептала на ухо дочери.

– Смотрите, заговор против меня уже устраивают, – зашипел Эрнест, накручивая круги по комнате, как майский жук на веревке. – Ну ничего, я ее найду и оправлю в ссылку! В деревню, она будет доить коров и чистить навоз, как последняя дворовая девка! Это все твое воспитание! Ты позволяла ей слишком много, а еще и вы! – он подскочил к Аиде Альбертовне и выставил свою худую руку вперед, будто целился из пушки. – Вы сюда приехали и стали внушать всякие дерзкие мысли! Я знаю, вы ненавидите мужчин и хотите, чтобы всем заправляли бабы! Но этому не бывать никогда! Вы завтра же уезжаете из моего дома и никогда больше не привозите себя!

– Ты не смеешь так говорить! Это мой дом, и мое приданое! – закричала Катрина. – Это дом моей матери!

– Этот дом перешел ко мне по праву, когда я женился на тебе. У твоей мамаши был свой дом! Куда она его дела? Пропила, в карты проиграла?

– Это только ты можешь пить и в карты проигрывать! – злобно затрясла кулаком Аида Альбертовна. – Я продала свой дом, чтобы спасти моего внука, твоего сына! Когда ты только и делал, что проматывал деньги! Я продала все свои драгоценности, потратила все свои сбережения, и мне пришлось сюда приехать, приходится терпеть твою гнусную физиономию!

– Ну и катитесь к чертям в Калинский! – взорвался Эрнест, плюясь слюной. – Я вас не просил никого спасать, все, что вы делали, это было только ваше побуждение! Вы только меня обвиняете, думаете, я все растратил на свои прихоти, а то, что я также спасал Германа, оплачивая ваши ежегодные поездки с ним заграницы и курорты, грязевые ванны, сиделки, утолял ваш безмерный аппетит, вы хоть раз спросили, откуда появляются эти деньги? С неба? А я ведь сразу говорил, таким больным детям лучше умереть, чем их выхаживать, чтобы на них еще дома целые тратить! Мы бы сейчас не были в таком бедственном положении, если бы он сразу умер!

Катрина и Аида Альбертовна побледнели и ахнули так сильно, что даже музыка не