– Вам известна эта организация?

– Первый раз о такой слышу, – ответил я, вкладывая в голос всю силу убеждения, на какую только был способен.

Профессор заметил резкое изменение в моем настроении. Едва я вышел к нему, он стал пытливо заглядывать мне в глаза.

– Что с тобой случилось, мой юный друг? – спросил он, стараясь казаться веселым и даже беззаботным. – У тебя как-то странно блестят глаза.

Я вдруг сорвался на грубость:

– Они бы блестели как положено, если бы вы ждали меня там, где я велел!

– А я что делал, по-твоему? Я ждал! – начал оправдывать профессор.

– Значит, вы были прозрачным, как воздух!

– Ну, хватит, хватит кипятиться! – пошел на мировую профессор и водрузил мне на плечо руку. – Возможно, я отлучился на минутку. Мог бы и подождать. А что случилось? Ты мне объясни толком, о чем ты говорил с полицейским?

Меня так и подмывало впериться пристальным взглядом в профессорские очи и сказать: «Мы говорили о принадлежащем вашему клубу микроавтобусе, на котором уехала Яна Ненаглядкина!» И с удовольствием наблюдать, как профессор начнет мяться, растекаться под моим взглядом, что-то несвязно бормотать… Правда, я еще сам не понимал, какая связь между клубом и Яной, и в чем именно хочу уличить профессора. То, что мне стало известно, не поддавалось объяснению. Потому я пригасил свой пыл и, стараясь уклоняться от пытливого взгляда профессора, сказал, что перешел дорогу в неположенном месте, за что и был оштрафован на триста евро.

– Это моя вина, – проявил благородство профессор. – Приплюсуй эти деньги к своему гонорару. А больше вы ни о чем не говорили?

– Больше ни о чем.

– А почему ты хромаешь?

– Кот, подлец, укусил.

Профессор, вроде как, удовлетворился моими ответами, хотя я всё еще замечал в его глазах слабый огонек недоверия. Я обратил внимание на то, что он даже походя не поинтересовался, что со мной было после того, как меня выпроводил из самолета сотрудник спецслужбы, куда подевался мой дипломат и откуда у меня переноска с котом.

По пути на стоянку такси профессор завел меня в кафе, сложенное из шестигранных кусков стекла. Сквозь него, словно печная труба, росла могучая пальма. Мы сели за свободный столик, и к нам немедленно подскочил официант. Я обратил внимание, что профессор свободно владеет испанским, и несколько раз ввернул диалектические обороты, перевести которые я не смог. После недолгого изучения меню, мы остановили свой выбор на Галисийской кухне. Профессор заказал свиные ножки с листьями брюквы "лакун-кон-грелос", а я выбрал тушеную в глиняном горшочке рыбу "мерлуза а-ля-гальега". Специально для кота я попросил приготовить котлеты из говядины на гриле "шульетон-де-бью". Украсила наш стол бутылка "Вальдепенаса».

Мы ели молча, лишь изредка обменивались малозначащими фразами. Кот оказался привередой. Он приблизил свою широкую мордочку к блюдцу с котлетами, долго нюхал еду, раздувая ноздри, потом дважды обошел блюдце, не сводя с него пристального взгляда, вернулся в исходное положение и только потом лениво надкусил край котлеты.

Я пытался понять, какую цель преследовала Яна, пересекая пути и связи профессора. Я точно помнил, что она стояла на газоне с той безучастностью, как если бы газон был пляжем, и девушка загорала под мягким вечерним солнцем, коротая время до ужина. Следовательно, можно было смело сбросить со счетов предположение, что Яна ловила попутку и случайно остановила клубную машину. Ничего она не ловила. Она ждала конкретную машину, и эта конкретная машина к ней и подъехала. Получается, что эта встреча была оговорена заранее, и смерть Богдана никак не отразилась на этой договоренности.

Я стал лепить в уме самые смелые гипотезы. Профессор наполнил бокалы и предложил выпить за солнечную Испанию. Затянувшееся молчание угнетало его, и он пытался раскрутить разговор. За Испанию я выпил, но говорить с профессором мне было не о чем.

– И всё-таки я не пойму, – сказал профессор, аккуратно срезая ножом тонкий лепесток хрящика. – О чем ты так долго разговаривал с полицейским, если от тебя требовалось только заплатить штраф?

Профессору не давал покоя полицейский. Мне не давала покоя клубная машина, которая увезла в неизвестном направлении Яну. Нас с профессором грызли разные вопросы.

– Он долго составлял протокол, – ответил я.

– А он не спросил, почему ты хромаешь?

– Спросил.

– И что?

Я заметил, что профессор с усилием пытается скрыть волнение.

– Я ответил ему то же, что и вам.

– И он остался доволен этим ответом?

– А почему это вас так беспокоит? – спросил я, улыбаясь краем губ, словно знал ответ, но проверял профессора на искренность. – Может, вы чувствуете себя косвенно виноватым?

Профессор сделал глоток из бокала.

– Потому что я очень хорошо знаю испанских полицейских, – ответил он, выкладывая на ломтик хрящика хрен с лимоном. – Они придираются к иностранцам по любому поводу и всеми способами вытягивают из них штраф. Я не верю, что полицейского удовлетворила ваша веселая легенда с котом.

«Рассказать ему правду? – думал я, извлекая из горшочка жирную рыбью спинку. – А зачем? Чтобы узнать его мнение? Чтобы развеять или укрепить дурную мыслишку, которая царапает мое сознание?»

– Сдаюсь, – ответил я. – Конечно, милый зверь тут не при чем. Меня сбила машина.

– Что? – переспросил профессор, и вполоборота повернул голову, как делает петух, чтобы посмотреть одним глазом на возмутителя спокойствия. – Тебя сбила машина?

– Не совсем сбила, – поправил я, – а скорее задела.

– Безобразие, – покачал головой профессор, снова наполняя бокалы. – Ты взрослый человек, а не знаешь правила перехода через улицу. Надеюсь, с ногой ничего серьезного?

– Она посинела, распухла и стала похожа на окорочок умершей курицы, а в остальном всё в порядке.

– Водителя наказали? – коротко спросил профессор, нацелившись ножом в свиную ножку.

– Он умчался так быстро, что уже наверняка пересек португальскую границу.

– Ты запомнил номер машины?

– Нет. Это всё равно, что разглядеть клеймо изготовителя на пролетающей мимо пуле.

Профессор недовольно проворчал что-то насчет мадридских лихачей и с ожесточением вонзил в ножку вилку. Я наклонился и стал трепать кота за ухом. Кот замурлыкал, закатил глаза от удовольствия и рухнул на пол у моих ног… Интересно, если профессору в голову придет та же гаденькая мыслишка, выскажет он ее или нет? Выскажет или промолчит, дабы не усугублять и без того нервную обстановку?

Я исподлобья смотрел на него, с каким аристократическим изяществом он расправляется с блюдом, как сладко запивает ароматные кусочки мяса, и каждое его движение, мимика, манеры были наполнены радостью жизнелюба, и вообще профессор напоминал большую поролоновую губку, предназначенную для того, чтобы впитывать в себя плотские удовольствия. Профессор