Вдруг он словно в один миг снова очутился перед ней, с перекошенным лицом и сунувшись вплотную к ней, с криком:

– Ты дура! Это ты не знаешь, что происходит!

Затем каким-то образом ускользнул от ее рук благодаря хитрому движению, которое она не могла осмыслить, и ушел в одну из комнат вне ее поля зрения; а когда она огляделась, снова увидела старых мастеров – они выстроились на лестнице, словно густо налипшая на магнит железная стружка, сгрудились в своих несоразмерных флисовых куртках и защитных штанах, смотрели сверху вниз.

– В этой книге многие находят утешение, – сказал кто-то.

Отель «Топ Тайм» у железного моста закрывался на ночь; такси из Телфорда собирали пассажиров; один за другим гасли фонари вдоль набережной. Вчера с Ирландского моря через Сноудонию пригнало дождь, как и позавчера; Северн налилась водой с быстрыми и маслянистыми бликами. Все казалось бессмысленным и неудовлетворительным, и теперь ей снова переться обратно в холм в темноте.

Дальше утра тянулись медленно; дни – словно пролетали. Она не знала, как почувствовать себя лучше. Музыка утомляла. Свет в доме 92 падал с оптической четкостью, и она видела каждую задоринку, вмятинку и неровность покраски. Скоро она уже думала, не продать ли дом. Только не знала, куда еще податься, разве что обратно в Далстон. Оглядываясь назад в эти дождливые дни, она видела не только то, что не смогла сделать, но и где зашла слишком далеко и сделала слишком много. Было такое чувство, словно она потревожила уединение старого дома, его глубинное самоощущение, что когда-то ее и привлекло. Вспомнилось, как много вещей матери она выкинула.

«Вначале мне здесь нравилось», – написала она Шоу, а потом не знала, как закончить мысль. Ни с того ни с сего спросила: «Что ты обо мне подумаешь, если я просто возьму и передумаю? – признавая: – Наверное, ты принимаешь меня за круглую дурочку».

Кафе Перл открылось на вторую неделю ноября в виде магазина домашних аквариумов под названием «Шропширские товары для рыбок», которое, написанное сине-зелено-лиловым неоном над дверью, повторялось в стенде тех же цветов на улице. Внутри длинная стена бывшего кафе стала рядом больших плоских телевизоров, на каждом – своя сцена из диснеевского мультика про подводный мир. Среди водорослей можно было разглядеть силуэты, напоминающие рыб, неразборчивые, но, наверное, как-то побольше и помедленнее – и, наверное, без прозрачных плавников и ярких красок, – тех рыбок, которых ожидаешь увидеть в аквариуме в гостиной. Они поворачивали туда-сюда, словно могли себе позволить признать – хотя и не демонстрируя никаких с ним отношений, – другой мир, наш мир, где за стойкой сидели далеко друг от друга, окутанные мягкой зеленоватой тенью, словно протекающей в помещение из аквариумов, Томми и Бренда Джеки.

Они казались погруженными в работу. Бренда дежурила на кассе, а Томми писал что-то в книге, потом резко поднял голову, словно его позвали, и – обойдя в центре пьедестал с маленькими (более-менее десять литров) аквариумами, подсвеченными цветом мятной зубной пасты, словно квартовые компьютеры с прозрачными корпусами в каком-то футуристическом «Эппл-сторе», – пошел на второй этаж. Со стойки же они вели сайт магазина – подводное онлайн-приключение по идеям для акваскейпинга и декорирования аквариумов. На какое-то время благодаря этому предприятию площадь вновь набрала популярность, особенно после школы и утром по субботам, когда дети стекались постучать в аквариумы и попугать их обитателей.

– Господи боже, – сказала себе Виктория, бросив еще один взгляд в витрину, а потом ушла через площадь.

Дело было ближе к Рождеству, чем ей бы хотелось, и со времен ее визита в комнату Перл больше ничего не произошло. В конце концов пришлось признать, что официантке, видимо, надоело дожидаться на окраинах Мидленда, когда же начнется жизнь, и она отправилась навстречу какому-нибудь будущему, что ей подвернется в пути. Нельзя этим не восхититься; нельзя не увидеть в этом плюс. Виктория вернулась к себе и, выпив чай, выставила дом на продажу.

Хотя в первую неделю к ней несколько раз приходили, покупать никто не торопился.

О встрече договаривались достойные и жизнерадостные люди, нередко даже из соседнего города. Семьи с собаками или детьми. Всем нравился дом 92 и то, что она с ним сделала, а Виктории нравилось видеть его их глазами. Но вот сад их уже что-то смущал.

Сад Виктории по-прежнему раскрывался тебе навстречу, как и на протяжении всего лета, только теперь при этом начал раскрывать что-то другое, что-то, что ей нравилось меньше, хотя и не менее властное. Выглядывая по ночам с лестницы, она чуть ли не ожидала встретить совершенно новый вид. Лунный свет по-прежнему умиротворял лужайку, гладкую, как вода. Но звезды в ней не отражались, на что Виктория отчасти надеялась. Днем она стояла на кухне у открытой задней двери и смотрела, как дождь пропитывает буреющие клочки и гнезда растительности, еще на ее памяти бывшие массой цветов. Стены, тропинки, все искусственные поверхности сияли от воды, полной неба – слишком белого для того, которое вода отражала. Надо бы привести сад в порядок, знала Виктория, если бы только не покупатели, а потом – зима. Надо бы пересадить розы. Вид был очень печальный. По ту сторону арки – еще хуже. В конце весны она от имени летних бабочек приветствовала буддлею; теперь буддлея только напоминала о заросших пустырях, что пробегают за окнами лондонских поездов. Сама арка превратилась во врата, которых Виктория избегала.

Были и другие проблемы. Несмотря на размеры дома, она поймала себя на том, что согласна с посетителями – комнат и в самом деле маловато; большие комнаты труднее обогревать, и подвал сырой, и постоянный дождь только подчеркивает подобные проблемы. Такой дом, как у нее, поняла Виктория, – то есть дом, немало переживший, немало повидавший; хоть и очаровательный, но шумно устраивающийся поудобнее под климат, скрипя в ночи; дом с очень старыми половицами, «как на корабле», что бы это когда-то ни значило; дом, где не стоит произносить вслух слово «проседание», чтобы оно не аукнулось; такой вот дом со всеми сопутствующими расходами, – может быть слишком рискованным предприятием. И все-таки ей было обидно.

«Я ради этого перестрадала приход строителей, – хотелось напомнить посетителям. – Они беззаботно топотали и колотили целые дни напролет, громыхали по моей красивой лестнице. Починили крышу. Чердак теперь замечательный, потому что я страдала, пока они трескали шоколадное печенье. Да там совсем новенький пол! На моем чердаке хоть завтра выходи из гавани с ранним отливом». Но она и так уже достаточно сбивала их с толку и сама это понимала; особенно детей.

С ивы осыпались листья, на боярышнике высыпали ягоды. От полей Виктория держалась подальше. Да и вообще все держала на расстоянии; каталась на «Фиате» до самого Ранкорна; забывала о назначенных встречах. Тем временем ноябрь без предупреждения махнул на себя рукой, и внезапно город затянуло в первую неделю декабря. Загорелись рождественские гирлянды; кто-то отбуксировал «Тойоту» Малыша Осси с площадки на Бледных Лугах. Однажды утром дождь ненадолго стал снегом. За день до этого на валлийских нагорьях выпало шесть сантиметров. Северн в Ущелье стала рыжеватой – чуть темнее лабрадора; вниз и вверх по течению множились предупреждения о половодьях. Виктория наблюдала, как на старой платной парковке раскрылись туристические автобусы, словно карамельно-красные личинки: из них, недоумевая, но смеясь, спешили по двое и по трое через железный мост и вдоль по Уорфедж поздние туристы из Калифорнии и Южной Кореи, только чтобы обнаружить барьеры от наводнения и реку, что поднимается между ними и промышленным прошлым, на фоне которого они приехали нафоткать селфи. Виктория недолго смотрела в ту сторону; содрогнулась; поплелась обратно по холму в город, только чтобы обнаружить, что на главной улице прорвало водопровод.