– Крестоносцы тогда опирались на могучий флот, в котором имели преимущество над греками, у нас такого преимущества нет.

– Значит, возьмем этот город с суши! – не унимался Мехмед.

– Это не удавалось сделать еще никому.

– Значит, я буду первым!

– Хватит об этом! – обрезал Халиль. – Ты еще слишком юн, чтобы рассуждать о таких вещах.

– Но я уже не ребенок! – отшвырнув перо, воскликнут принц.

– Но еще и не султан! – напомнил визирь. – Ибо истинный владыка не может принимать спонтанных и необдуманных решений. Он должен руководствоваться интересами государства, а не собственной прихотью.

В комнате воцарилось молчание. Раскрасневшийся Мехмед смотрел на визиря с какой-то затаенной злобой, но Халиль старался не обращать внимания на этот испепеляющий взгляд. В эти минуты великий визирь понял, что будущий султан доставит ему еще немало хлопот.

* * *

Через некоторое время султан вызвал Халиля, Шехабеддина и Заганоса к себе, чтобы они отчитались перед ним, как проходит обучение Мехмеда.

Визирь прибыл раньше, желая переговорить с султаном наедине, но все равно в коридоре натолкнулся на ухмыляющегося евнуха.

– Здоровья вам, визирь, – сладко пропел Шехабеддин, отвешивая поклон.

Халиль вгляделся в румяное лицо своего недруга, пытаясь угадать, известно ли ему о недавнем ночном разговоре с Ахметом.

– И ты будь здоров, – кивнул визирь. – Мне доложили, что ты скупаешь участки земли по всей столице. Строишь себе новые поместья?

– Упаси Аллах! – всплеснул руками евнух. – Деньги для меня словно пыль. Я лишен радости бытия и потому желаю с позволения повелителя построить в городе несколько мечетей и общественных бань.

– Это благое дело, – согласился Халиль. – Я давно говорил повелителю, что тебя следует освободить от командования армией и снова вернуть в гарем. Здесь ты сможешь заниматься благотворительностью и помогать людям, как это делают фаворитки нашего султана.

По мягкому и напомаженному лицу евнуха пробежала тень. Любое напоминание о его гаремном прошлом до сих пор приводило Шехабеддина в бешенство. Однако он не успел ответить – в коридоре появился Мурад в сопровождении Заганоса, они о чем-то живо беседовали.

Халиль бросил взгляд на спесивого албанца, который очень быстро втерся в доверие к султану. Ну ничего, после Шехабеддина настанет и его черед!

Оказавшись в покоях султана, сановники принялись рассказывать о Мехмеде, нахваливая его ум и любопытство. Лишь Халиль не произносил ни слова.

– В чем дело, Чандарлы? – удивился султан. – Отчего ты молчишь?

– Ваш сын действительно делает успехи. Однако разум его еще не окреп и подобен скорее куску глины, из которого мастер может вылепить все, что угодно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Халиль рассказал о недавнем споре с Мехмедом и о словах, которые бросил ему юный принц. Мурад с интересом выслушал визиря, а затем обратился к Шехабеддину и Заганосу:

– Мехмеду еще слишком рано рассуждать о вопросах войны и мира. Кто из вас приложил к этому руку?

Вперед выступил Заганос:

– Тут нет нашей вины, повелитель, – сказал он. – Мехмед уже давно интересуется делами государства. У принца не только прекрасная память, но и пытливый ум. Он умеет делать выводы на основании тех знаний, что получает в ходе наших занятий.

– Мехмед считает, что греки – наши злейшие враги! Откуда у него взялись такие мысли? – вмешался Халиль.

– Недавно он попросил меня рассказать ему про его великого прадеда, султана Баязида, а также про его сыновей, которые стали жертвой интриг императора Маниула. За десять лет смуты мы едва не потеряли наше государство и именно греки приложили к этому руку!

– Alia tempora46, – сухо промолвил визирь, хорошо знакомый с латынью.

– Времена изменились, – неожиданно согласился с ним Заганос, подтверждая, что с латынью он знаком не хуже Халиля. – Но методы остались прежними. Всем известно, что сейчас в Константинополе живет Орхан, в котором тоже течет кровь османской династии. Находясь там в качестве почетного пленника, он уже давно превратился в орудие политической борьбы. Один из приближенных к императору Иоанну вельмож как-то шепнул мне, что его государь готов выпустить Орхана на волю, как только возникнет необходимость. Как видите, наши соседи продолжают вести свою лживую игру, и я хочу, чтобы наследник османского престола знал об их вероломстве. Ибо, как верно подметил один известный поэт: «Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить»47.

Мурад, до сих пор молча следивший за перепалкой, решил наконец вмешаться:

– Я хорошо помню, какое государство досталось в мои руки после тех событий. Разрушенные города, голодные дети, братья, что убивают друг друга… Как можно желать, чтобы это повторилось вновь!

Он посмотрел на своих приближенных усталым взглядом:

– Мы – османы! И сильны не потому, что обладаем могучей армией! Мы призваны в этот мир, чтобы созидать и примирять народы. Я хочу, чтобы мой сын это усвоил!

Мурад посмотрел на визиря.

– После моего отъезда ты, мой верный Халиль, встанешь во главе государства, и именно тебе я доверяю опеку над Мехмедом. Отныне любое решение, которое он захочет принять, ему придётся согласовывать с тобой.

Халиль чувствовал на себе завистливые взгляды Заганоса и Шехабеддина. Ступень за ступенью он двигался к власти и теперь, казалось, достиг всех возможных вершин. Однако сейчас с этих самых высот он глядел вниз, туда, откуда из глубины пропасти на него взирали тысячи алчных глаз, мечтающих занять его место. Халиль вспомнил слова своего отца, который предостерегал: «Власть – это смертный приговор, и чем выше ты поднимаешься, тем скорее его приведут в исполнение».

Но визирь быстро прогнал от себя дурные мысли и, опустившись на колени перед султаном, произнес:

– Благодарю вас, повелитель. Я постараюсь оправдать ваше доверие.

Мурад кивнул и ответил:

– Ты лучше других осведомлен о делах, происходящих в нашей империи. Твои опыт и знания пригодятся молодому принцу.

Мурад собирался уже отпустить вельмож, но тут вперед выступил Шехабеддин:

– Повелитель, не хотел бы обременять вас слухами, но в городе сейчас крайне неспокойно, – начал он. – Все говорит, что Владислав встанет под стенами Эдирне уже в середине января. Его армия выступила из Софии и направляется сюда.

Мурад снова перевел взгляд на Халиля.

– Какие вести шлет нам Турахан-бей?