Очень хотелось отступить, хотя бы на метр, а лучше - на все десять: из пасти ящера разило, как из цистерны с протухшими потрохами. Но собрав всю свою выдержку, вместо этого я мужественно протянул руку и почесал ему нос.

Довольно осклабившись и припав к земле, тираннозавр завилял хвостом. Поднялся небольшой песчаный ураган.

Отплевываясь от песка и стараясь не замечать, как кроссовки тонут в громадных шмотках слюны, я чесал и приговаривал: - хороший пёсик, молоток...

Кожа ящера была холодной и гладкой, как чуть бугристое стекло.

Обойдя сбоку, я кое-как вскарабкался на спину тираннозавра. Устроился поудобнее между лопаток, соорудил ментальную уздечку и скомандовал:

- Вперед, Пушок!

Тираннозавр развернул ко мне голову и подмигнул золотисто-зеленым, с вертикальным зрачком, глазом. Я спохватился и открыл Завесу. А потом скомандовал еще раз:

- Вперед, Пушок!

Ящер хищно оскалился и прыгнул.

Наш выход в Правь был незабываемым. Грандиозным и умопомрачительным. Колоссальным, эпохальным и величественным.

Если б хоть кто-нибудь его заметил.

Но все были заняты. Бвана отбивался от собакоголовых монстров. Т'чала сцепился с какой-то совой - во все стороны летели клочки шерсти, перья и пронзительный визг.

Наш приятель Сет... Я даже присвистнул. Да, когда нужно, боги умеют себя подать.

Как зеркальные отражения друг друга, сошлись в схватке боги смерти. В руках их были копья. Кажется, в египетской мифологии такие зовутся кадуцеями... Копья были обвиты змеями которые, кстати сказать, громко шипели и плевались ядом.

Молнии били из кадуцеев, как из хорошей динамо-машины. Яркие до боли в глазах электрические дуги перескакивали с копья на копьё, уносились, сжигая тучи, в небо и плавили землю, оставляя гладкие черные проплешины.

Признаться, в этом бедламе было не отличить, где Анубис, а где Сет. Оба остроухие, гривастые, с серой, покрытой жесткой щетиной шкурой, они наскакивали друг на друга, вырывая огромные куски плоти, выли, подняв к небу острые шакальи рыла и бросая страшные, похожие на многоногих жаб, заклинания.

Вокруг богов шла битва: шакалы наскакивали на сов, кто-то откусывал кому-то голову, кто-то выпускал кишки, а потом, не отходя от кассы, вгрызался в дымящуюся плоть...

Пушок долго рассусоливать не стал. Выбрав самую большую группу монстров, он рванул к ней, пуская пар из ноздрей и ревя, как раненый паровоз.

Я чувствовал его восторг. Его нечаянную радость тем, что он вновь жив, что челюсти его обрели былую мощь, а лапы - былую прыть. Тем, как замечательно струится по горлу горячая кровь врага...

Я подавился. Пушок вопросительно сверкнул лиловым глазом. В его пасти что-то трепыхалось, повизгивало и неистово било хвостом...

Интересно, что на краю сознания я всё время чувствовал какие-то яркие вспышки. Будто мелкие камешки падали дождем в жидкую ртуть...

Оглянувшись, я выпучил глаза: из Нави шествовала целая армия. Вспышки я чувствовал, когда монстры пересекали Завесу...

Тут были полчища динозавров - не таких древних и поменьше, чем Пушок. Тут были реликтовые крокодилы и бегемоты. Птицы, похожие на птеродактилей и ящеры, похожие на птиц.

Тут были мумии. Никогда не думал, что в долине Гизы перемерло столько народу... Чистые, словно обглоданные скелеты, высохшие, обмотанные истлевшими тряпицами тела и даже очень хорошо сохранившиеся, почти свежие трупы. Построившись в костеланги и череполки, они шагали вслед за ящерами, издавая негромкий сухой стук.

Так же, как и Пушка, я чувствовал их всех. Каждого из них. Чувствовал исходящие от них волны эйфории - краткие мгновения жизни стоили того, чтобы ждать десятки, сотни и даже тысячи лет.

И все они испытывали жуткий, сводящий с ума, голод.

Вероятно, я так сильно соскучился по силе Нави, по её богатствам и возможностям, что не рассчитал зов и вместе с тираннозавром, так сказать на сдачу, поднял всю эту орду...

Глядя, как полчища гигантских зухосов жадно, вместе с перьями и когтями, глотают сов и шакалов, я меланхолично думал о том, что пора переходить на растительную диету. Во всяком случае, на месяц-другой. На пару недель уж наверняка.

До завтра точно в рот ни кусочка мяса не возьму...

Вокруг Лумумбы и Т'чалы образовался высокий бруствер из разрубленных тел. Учитель молотил ассегаем, как кукурузный комбайн. Ягуару, на мой взгляд, тоже было весело.

Убедившись, что им моя помощь не требуется, я направил Пушка к богам смерти. По их хищным, стремительным движениям, по яростным атакам кадуцеев можно было заключить, что уступать ни один не собирался.

Сет пошел в атаку, нанося удары быстрыми, почти незаметными глазу ударами. Анубис отступил, но тут же собрался и ударил в ответ. Бог с шакальей головой зарычал и поднял кадуцей повыше.

Я вспомнил, как Сет смотрел на сына перед битвой...

В конце концов, встревать в свару родственников - себе дороже. Обязательно крайним будешь.

Похлопав Пушка по твердой, как камень, шее, я направил его в сторону от богов. Пусть их. Ворон ворону, как говорится.

Даже как-то обидно сделалось. Никому я здесь не нужен, никто во мне не нуждается. Никого не надо спасать.

Вот была бы здесь Машка - она бы наверняка восхитилась моим мужественным профилем и профессиональной посадкой наездника! А так...

Я заметил яркий металлический проблеск. Искорку, совершенно неуместную в этой свалке кровавой плоти.

Убеждая себя что ошибся, стараясь отогнать надежду подальше, - чем больше веришь, тем больнее обмануться, верно? - я направил Пушка в гущу сражения. Монстры косили друг друга пачками. Звуки и запахи были такие, будто одновременно блевал и опорожнялся отравленный тухлыми консервами батальон солдат.

Мой ручной зверек брел сквозь это месиво совершенно нечувствительно, только хвостиком помахивал: махнет в одну сторону - улица, махнет в другую - переулочек...

Я опять уловил блеск металла. Может, это деталь злополучного Астон-Мартина? Откатилась подальше, и блестит себе... Но нет. Металлическая вспышка перемещалась, причем довольно резво.

- Ну давай же, давай... - понукал я ящера, - Давай, пёсик, ищи...

Пушок, давя монстров как виноградины, наконец протолкался к тому месту, где я видел отблеск в последний раз. Свесившись с его шеи, я вглядывался в кучу... Вот мелькнул характерный клюв, вот - крыло. Вороненое перо отразило лучик солнца...

- Гамаюн! - заорал я со всей мочи. - Гамаюша!

- Ваня! - хрипло каркнула ворона. - Ванюша! Я знала!.. Я надеялась!..

Вырвавшись из чьей-то влажной от крови пасти, она с лязгом распахнула крылья, взлетела и... с размаху врезалась мне в плечо. От неожиданности я свалился с Пушка и тот, ощутив слабину ментальной уздечки, взбрыкнул, как лошадь, и умчался.