— Вы уверены, что уже можете готовить, миссис Лоуренс? Вы так раскраснелись.

— Все нормально, — успокоила Энн. — Честное слово, я чувствую себя гораздо лучше.

Она действительно воспряла, и не только физически. Во-первых, ее порыв сказать правду и посрамить дьявола не ослабел за вчерашний день, и сегодня утром она проснулась решительной, как никогда. Во-вторых, хотя она ни за что не призналась бы в этом Хетти, ее румянец объяснялся возбуждением после спора с мужем.

— Как добр преподобный! Согласился проводить Чарли в последний путь, — произнесла Хетти. Непонятно, почему это вдруг пришло ей на ум именно сейчас. — Он ведь сложил с себя сан и вообще.

— Лайонел был рад помочь.

Энн покривила душой. Когда она попросила об этом мужа, Лайонел вышел из себя. Сказал, что вот уже десять лет в деревне его считают мирянином и ему будет неудобно вдруг показаться в облачении священника. Энн ответила, что он говорит глупости, и между ними произошел свободный обмен мнениями, еще сильнее встревоживший Лайонела и еще больше воодушевивший его жену.

— Чарли работал в доме викария долгие годы.

— Я знаю, дорогая.

— Это очень много значит для Хетти. Для бедняжки день будет и без того очень трудный, а тут еще придется слушать, как совершенно незнакомый человек разглагольствует о ее муже. А ты ведь и так не слишком перетрудился на пасторской ниве.

— Что ты имеешь в виду, Энн?

— Я имею в виду помощь, Лайонел. Заботу, готовность выслушать, постоянную поддержку. Я думала, это и есть твоя работа.

— Боюсь, нет никакого толку продолжать этот разговор.

— Не сомневаюсь, что, будь Хетти смазливой мордашкой лет восемнадцати, обвиняемой в торговле наркотиками, она получила бы от тебя и карманные деньги, и миленькую маленькую квартирку, и новую гладильную доску.

— Ты кричишь!

— Если тебе кажется, что я уже кричу, просто продолжай отходить к двери.

— Не понимаю, что это на тебя нашло.

Энн стояла не двигаясь. Она вдруг почувствовала, что стоит поостеречься. Ничего на нее не «нашло», это давно было в ней, а теперь рвется наружу. Но хочет ли она этого? Однако через несколько секунд мысли ее, еще недавно смутные и путаные, прояснились. Четко обозначились обиды и желания, о которых она даже не подозревала.

Какой серой и пресной вдруг показалась Энн собственная, размеренная и тихая жизнь. Какой бесхребетной она себе представлялась. Годами она силилась приспособиться к образу жизни мужа, в котором видела если не лучшего человека на свете, то, по крайней мере, гораздо лучшего, чем она сама.

Лайонел остановился, присел на краешек ближайшего кресла и успокаивающе похлопывал по подлокотнику, как будто опасаясь, что даже мебель вот-вот восстанет против него.

Энн саму обеспокоило безразличие, с которым она теперь смотрела на мужа. Лайонел так давно поступал по-своему, не интересуясь ее мнением и не встречая отпора, что она успела забыть, как он выглядит, когда ему противоречат. Нижняя губа, пухлая и мокрая, обидчиво оттопырилась, он надулся, как маленький ребенок. У мужчины пятидесяти восьми лет это выглядело довольно жалко.

— Мы не можем и дальше так жить, Лайонел.

— Как «так»? — Он был неподдельно удивлен и вылупил на нее глаза. — Что с тобой, Энн?

— Я тебя не обвиняю…

— Да уж надеюсь, — возмутился Лайонел. — Я ничего такого не сделал.

— Если кто и виноват, так только я. Предоставила всему идти, как идет. Отчасти из-за лени, отчасти потому, что хотела, чтобы мы были счастливы…

— Мы счастливы!

— Я уже и не помню, когда была счастлива, — вздохнула Энн.

Лайонел сглотнул:

— Что ж, дорогая, может быть, тебе пора возблагодарить Бога за то, что имеешь. — Он встал и отчаянно скосил глаза на дверь. — И, кстати, принять транквилизаторы.

— Я смыла их в унитаз.

— Ты считаешь, это разумно?

Его жена не ответила, и Лайонел попробовал осторожно ретироваться:

— А теперь мне действительно пора. В десять тридцать я должен быть в суде по делам несовершеннолетних.

— Почему для тебя проблемы других людей всегда важнее наших собственных?

— Это особый случай.

— Я — особый случай.

— Я вернусь не поздно.

— Позвони им. Скажи, что твоя семья переживает кризис.

— Я не могу этого сделать.

— Тогда это сделаю я.

— Нет!

Лайонел так поспешно выпалил это «нет» и так быстро снова сел, что Энн поняла: насчет суда он соврал. В ней зародилась искра жалости к нему, но она не позволила искре разгореться. Слишком многое было на кону. Энн сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Ее переполняли чувства, но сумеет ли она найти слова, чтобы их выразить? Самое важное было помнить, что пути назад нет. И вперед — тоже, если это «вперед» значит ступить на прежнюю, утоптанную, убивающую в ней живую душу дорогу.

— Лайонел, я приняла решение. Мне кое-что надо тебе сказать, и надеюсь, ты меня выслушаешь.

Лайонел решил брать пример с Иова. Долготерпеливый Лайонел со стеклянными, не видящими собеседника глазами и неуклюже барабанящими по костлявым коленям пальцами.

— Во-первых, я больше не хочу, чтобы здесь жили чужие.

— Ну, это не новость. — Тон был снисходительный, с напускной веселостью. Видимо, он надеялся урезонить ее. — Ты так с ними обращаешься…

— Как бы то ни было, содержать дом из девяти комнат и такой большой сад мне не по средствам.

— Помощь ничего не стоит…

— Этот дом разваливается на куски. Я не могу себе позволить содержать его.

Королевское «мы» она твердо решила не употреблять. Лайонел не приносил в семью денег с тех пор, как добровольно отказался от сана, а с ним — и от жалованья, и она не станет притворяться, что это не так.

— Но у нас есть положение в деревне…

— Что ты знаешь об этой деревне? — Энн посмотрела в окно на кедр, который был частью ее существования с самого рождения, и решимость пошатнулась. Но на свете есть другие деревья, сказала она себе, и за свободу всегда надо платить. — Дом викария придется продать.

— Ты не можешь так поступить!

— Почему? Он принадлежит мне. — «Слава богу! И слава богу, что я никогда не подпускала Лайонела близко к своему трастовому фонду. Какой ужас… — промелькнуло в голове у Энн. — Вся моя жизнь разваливается на части, а я думаю только о том, будут ли у меня деньги. Но, в конце концов, — осознала она вдруг, — о любви тут никогда речь не шла».

— А где мы будем жить? Или ты не подумала о таком пустяке?

— Я надеюсь найти работу. Может быть, выучиться на кого-то.