— Что это было? — оторопел Барнаби.

— Она просто сказала «войдите». — И Шерил улизнула, бросив на прощанье: — Глубокий вдох — и не дышать!

Полицейские вошли.

«Святый боже», — подумал Трой, затянувшись стопроцентной, самой высшей пробы, застарелой духотой. О этот чудный, мерзкий, несвежий запах, сразу сообщающий курильщику, что тот пришел домой! Вот только у него дома так волшебно не пахнет. У себя за спиной Трой услышал сдавленный стон протеста.

Барнаби пожалел, что не внял совету и не вдохнул поглубже заранее. Он осмотрелся. Здесь никто не делал попыток замаскировать плачевное состояние стен или как-нибудь их украсить. Панели из серого материала, подозрительно напоминавшего асбест, скреплены железными винтами. Старомодные металлические файловые шкафы. За стопками папок на чудовищно загроможденном столе просматривался запыленный компьютер. Вентилятор, воткнутый в розетку на одной из панелей, икал и кашлял. Над письменным столом в противовес обычному «Не курить» висело нечто самопальное — с зажженной сигаретой, уютно устроившейся в большой черной галочке.

Кто-то попытался «освежить» воздух в кабинете, распылив тошнотворно сладкий дезодорант. Этот последний вступил в реакцию с глутаматом натрия из остатков еды навынос в мусорной корзине и смелыми, знойными духами женщины, сидящей за столом.

Вивьен Кэлтроп не сделала попытки встать, когда полицейские предъявили свои удостоверения, просто глянула и махнула рукой. В любом случае подняться ей было бы непросто из-за солидного веса. Это была одна из самых крупных женщин, каких когда-либо встречал Барнаби.

— Если хотите кофе, всякие причиндалы вон там, — она показала большим пальцем на довольно-таки грязный столик с белой пластиковой столешницей, потом — на пару потрепанных кресел.

— Нет… э-э… спасибо…

Барнаби был потрясен, но не внешностью женщины, а ее голосом. Очень хриплый, в высшей степени мелодичный, роскошный, теплый, он просто искрился жизнелюбием. «Боже мой, — подумал старший инспектор, погружаясь в одно из кресел, — моя дочь что угодно отдала бы за такой голос».

— Курите, не стесняйтесь, — предложила мисс Кэлтроп, вытянув сигарету из пачки «житан», и щелкнула зажигалкой.

— Спасибо, — оживился сержант Трой, потянувшись к внутреннему карману куртки, но тут же одумался, перехватив взгляд шефа.

— Итак, что там насчет Карлотты?

— Я не знаю, что вам уже рассказали, мисс Кэлтроп…

— Почти ничего. Только то, что полиции нужна информация о ее прошлом. Что она еще натворила?

— Сбежала, — поставил в известность сержант Трой.

— Ой, да ладно вам! Она всего лишь сбежала — и весь убойный отдел стоит на ушах!

— Очевидно, тут все немного сложнее.

— Да уж, к бабке не ходи, — кивнула мисс Кэлтроп.

— Там, где она жила, произошла ссора…

— Дом викария, Ферн-Бассет, — она постучала по лежащей перед ней папке пухлым белым пальцем-сарделькой, унизанным сразу несколькими красивыми кольцами. — Одна из «крестниц» нашего дорогого Лайонела.

— Ее обвинили в краже бриллиантовых сережек, — продолжал Барнаби. — Явно находясь в состоянии стресса, она сбежала. Вскоре после этого мы получили анонимное сообщение, что кто-то упал в реку.

— Или прыгнул, — уточнил Трой.

— Она бы никогда не прыгнула, — поджала губы мисс Кэлтроп, — слишком себя любит.

Это было так похоже на сказанное Джексоном, что Барнаби удивился. Он-то полагал, что шофер подсунул ему придуманный, подогнанный под удобную для него версию событий портрет Карлотты.

— Расскажите мне о ней, — попросил старший инспектор, расслабившись в кресле. Следующие несколько минут обещали быть приятными, если, конечно, удастся и дальше дышать поверхностно. Он всегда любил забросить сеть и ждать улова.

Трой выкопал блокнот, тоже стараясь устроиться поудобнее. Это было не так-то просто, поскольку в зад его впилась пружина. Он все еще злился, что ему не позволили курить, и, достав шариковую ручку, принялся щелкать кнопкой, чем ужасно раздражал Барнаби.

— Некоторые молодые люди, сидевшие там, где сейчас сидите вы, инспектор… — начала мисс Кэлтроп, — удивительно не то, что они выросли преступниками, а то, что они вообще выросли. Если поднять их дела, представить себе бедность, жестокость, недостаток любви, которые были их уделом с самого рождения, можно прийти в отчаяние от человеческой природы.

Барнаби ни на секунду не усомнился в словах мисс Кэлтроп. Ему доводилось слышать ужасающие истории о детстве обвиняемых, их часто зачитывали адвокаты в суде. Не то чтобы он не испытывал сочувствия, просто старался эмоционально дистанцироваться. Собирать заново разрушенные судьбой личности, залечивать их раны — не его работа. Это занятие социальных служб, службы пробации, тюремных психиатров. И старший инспектор им не завидовал.

— Но у Карлотты Райан, — продолжала Вивьен Кэлтроп, — такого оправдания нет. Она из среднего класса, и, как я понимаю, детство ее было вполне благополучным. До тех самых пор, пока родители не решили расстаться, а ей тогда стукнуло тринадцать. Мать снова вышла замуж, и Карлотта жила с ней некоторое время, но была очень несчастлива и не единожды сбегала. Естественно возникает вопрос, не насиловал ли ее отчим…

«Естественно? — поразился Барнаби. — Боже мой, в каком мире мы живем!»

Трою полегчало: он безмятежно записывал, был при деле. К тому же он заметил на файловом шкафчике жестяную банку, в каких продают миндальное печенье «аморетти», и прикидывал, не удастся ли к ней подобраться.

— Но Карлотта уверяла меня, что ничего подобного не было. Ее родной отец работал в Бейруте — не самое безопасное место для ребенка, — но она решила, что хочет жить с ним. Мать дала согласие, и девчонка уехала. Карлотта была очень своевольной, а в Ливане — полагаю, для вас это не секрет, — женщины, даже иностранки, не могут вести себя так, как здесь. — Она поправила рубиновую прядь мелко вьющихся, похожих на морские водоросли волос. — Отец очень беспокоился, как бы она не попала в беду, поэтому родители решили отправить ее в пансион.

— Сколько ей было на тот момент?

— Около четырнадцати. Карлотта просила определить ее куда-нибудь, где есть театральная студия, но родители боялись, что это повредит академической успеваемости, и поместили дочь в пансион неподалеку от Амблсайда. — Мисс Кэлтроп сделала паузу и затянулась так глубоко и мощно, что даже скосила глаза от натуги. А вот толстые щеки ее при этом нисколько не втянулись.

— А почему театральная студия? — спросил Трой, глубоко дыша и сопереживая затяжке. — Она хотела стать актрисой или кем-то в этом роде?

— Да, очень была увлечена. У меня такое впечатление, что, если бы ее просьбу исполнили, она бы так не сорвалась.

Всегда найдется оправдание. Сержант Трой быстро записывал подробности. Ему было любопытно, о чем думает шеф. Вероятно, представляет себе эту девушку, строптивую, грубящую взрослым, твердо намеренную поступить по-своему. Как сказала бы его бабушка, «юная леди с претензиями».