рту у меня пересохло, колени задрожали, но я выпучил глаза, слегка раздулся и суровым, мужественным голосом произнес:

— На сие ложе я покладу между нами обнаженный меч! Твоя честь в безопасности, о прекрасная дама!

Конечно, я не так крут, как Тристан, но наличие плоскостопия и ожирения легкой степени не помешает мне повести себя благородно, по-рыцарски.

— А где ты его возьмешь? — Вика не выдержала, захохотала, на щеках у нее заиграли ямочки. — И что, думаешь, он тебе поможет, если я вдруг решу намылить тебе холку? Писааатель! И на твоем месте я бы беспокоилась не о моей чести! Как насчет твоей?

Она облизала губы розовым острым язычком, и мне стало очень жарко, капельки пота защекотали брови, настоящая струйка зазмеилась по позвоночнику.

— Ладно, работай. — Вика посерьезнела. — Я в душ. Чего надо — говори.

В углу, рядом с окном, нашелся крохотный стол со стулом, там я и разместился. Посидел немного, вспоминая, о чем планировал писать, и понесся дальше, словно конница Чингисхана по степям Средней Азии.

Из-под клавиш летели искры, время то ли ползло, то ли летело, я его не замечал. Появлялись одна за другой чашки кофе, я опустошал их и ставил рядом с нетбуком, но я был не здесь, я был там, с героем, уже с президентом, и вместе с ним пытался вести огромную страну через настоящую паутину мелей и рифов, мимо ловушек, поставленных на государство и на него лично. Теперь я понимал его куда лучше, чем до начала работы над мемуарами, и это было странное чувство — знать чью-то жизнь настолько хорошо.

Я более не мог ненавидеть и презирать Бориса Борисовича, хотя всеми силами цеплялся за старые чувства. Напоминал себе, что как представитель творческой элиты и надежда отечественной словесности я не имею права относиться к президенту хорошо или даже нейтрально, что свои вообще-то не поймут, он угнетает нас всех, и меня лично тоже.

Помогало это ну так себе.

Силы оставили меня внезапно, и я едва не упал лицом в экран.

— Оооо, офигительно, — прошептал я, и привычным движением потянулся за флешкой, но вовремя вспомнил, что это не мой ноут, что в этой серебристой машинке даже внешних портов нет.

За окном было темно, по трассе мчались десятки парных огней. Это что, я проработал целый день? Вика спала, уткнувшись в подушку, очень маленькая под одеялом, так что я видел только рыжий затылок и слышал ровное, уютное посапывание.

Накатила волна нежности, желание лечь рядом, обнять, поцеловать в ухо, прижаться, чтобы ощутить тепло ее тела…

Но нет! Я обещал, что между нами обнаженный меч, пусть даже метафорический! Пацан сказал — пацан сделал!

Зверски хотелось спать, меня буквально магнитом тащило к кровати, а глаза закрывались. Сил на мемуары больше не было, я выложился полностью, отдал все душевные силы. Но меня ждал «Навуходоносор», его чужезародыш стучал в моем сердце, грыз изнутри, раздирал внутренности, и на этот текст силы найдутся, я знал без сомнений.

Ведь преисполнен я яростью Господней, не могу держать ее в себе, изолью ее на страницы рукописи сей, что в устах моих сладка, будто мед, но во чреве горька, подобно миндальной шелухе!

Впрочем, сначала — кофе!

Стараясь не шуметь, я собрал пустые чашки и на цыпочках выбрался в коридор. Проснется Вика — даст мне таких люлей, что никакой меч не поможет, ни реальный, ни тем более метафорический.

В кафе обнаружилась зевающая за стойкой тетенька модели «кухонный работник типический», и за столом в центре — трое мужиков.

— Эспрессо, — попросил я. — Двойной.

Зажужжала кофемашина, и на плечо мне опустилась рука, тяжелая, словно длань Командора, явившегося за Дон Жуаном.

— Друган, — гнусаво и проникновенно сказали над ухом. — Ты кто, друган?

Тетенька за стойкой повернула голову, брови ее взлетели к волосам, и она принялась нервно крутить обручальное кольцо на пальце.

— Я? — Надо мной нависло щетинистое круглое лицо, не агрессивное, но очень уж большое, и с той характерной, стекающей вниз помятостью, которая не говорит, а прямо кричит: «Да, я бухаю основательно, и сейчас уже в хлам». — Писатель. Книжки сочиняю, блин.

Маленькие глазки на лице сбежались в кучку, брови вздыбились домиком, а по узкому лбу пошли волны морщин — верный признак того, что где-то за ними, в таинственной безмозглой глубине, начала работу одинокая, но упорная мысль. Я же с отчаянием утопающего понял, что меня сейчас будут бить, и, скорее всего, коллективно.

Обычная программа мужских развлечений — нажраться и отмудохать какого-нибудь мудака. Сегодня роль последнего исполняет Лев Николаевич Горький, вида ботанистого, нрава тихого.

— Писаатель? — уточнило лицо. — Ващеее! Не в падлу тебе с водилами накатить?

По классике я должен был отказаться, мой собеседник — огорчиться, и выразить свое огорчение прямым в лоб или боковым в челюсть, но я слишком устал и вообще не соображал, что творю. Происходящее казалось тягостным сном.

— По одной — можно, — ответил я неожиданно для себя. — Сейчас, только кофе возьму.

Лицо открыло и закрыло рот, его смутило отступление от многократно обкатанного сценария. Тетенька сунула мне чашку, взяла деньги, и я вслед за щетинистым двинулся к столику, где сидели его приятели, даже не сидели, а полувисели в воздухе, будто сложные летательные аппараты, опираясь на алкогольные пары и собственный горючий выхлоп.

— Друганы! Это писатель! Он хочет с нами выпить! — объявил мой провожатый. — Наливай!

— Пи-писатель? — спросил похожий на поросенка тип с редкими сальными волосами и пятачком вместо носа. — Это ващее… А мы за баранкой всю жизнь, люди простые, куда нам.

— Остынь, Леха, — одернул его третий, рыжий, что выглядел потрезвее остальных. — Толян — это я.

Я пожал жилистую длань, и в моей длани оказалась стопка водки.

— Ваше здоровье, братаны, епта, — сказал я, вспомнив лексикон Петьки, и дешевая водка типа «горлодерная, рвотная, особо похмельная» впилась в мою глотку изнутри, словно тысяча взбешенных ос.

О ты, кто некогда возносился превыше остальных, и гордился тем, что рядом с тобой цари и вельможи, что пьешь ты вина густые из кубков серебряных, ныне ты облачен в тряпье, и ютишься в убогой пещере, где смрад, тоска и люди, грубые и прелюбодейные, к грехам склонные! Хотя кто знает, что лучше для писателя — чертоги пятизвездочные со всеми удобствами или придорожный кабак с грубыми водилами и перспективами получить по харе?

***

Сбежал я от «простых людей» примерно через час, и что самое чудное — трезвым и целым.

Все прошло куда спокойнее, чем ожидали все заинтересованные стороны. Свиноподобный Леха