— То и значит, Рита, — Майрон невыразительно пожал плечами. — Нет. Женщины у меня нет. Меня попросили составить компанию одной девушке — дальней родственнице. Отказаться я не мог.

Из лёгких помощницы вырвался неправдоподобный вздох.

— Жаль… — Амрита деланно надула губы. — Я уже подумала, что ты действительно оставишь меня в покое… Но я знаю большинство твоих родственниц. Что за девушка?

— Она не относится к прямой родне… Неважно, — Рон отвернулся к картине и стал всматриваться в «увеличенный грифель».

— Красивая?

Чёрт. Это ведь не могло так просто закончиться…

— Симпатичная, — небрежно бросил он.

Рита невесело хохотнула.

— Не будь таким жадным, Майрон.

Но как еще назвать Хейли? Привлекательной? Сексуальной? Да, возможно, но не Амрите же об этом говорить.

— Она действительно симпатичная.

— Уверена, про меня ты тоже говоришь «действительно симпатичная». Сколько ей лет?

О Боже. Рон закатил глаза, скрестил руки на груди. Он демонстративно смотрел только на картину, но помощницу это не могло сбить с толка.

— Мы пришли за картиной, — попытался напомнить Майрон.

— Ты пришёл, — хмыкнула Рита. — Вместо меня здесь ждали симпатичную девушку. Сколько?

Временами Амрита напоминала акулу, преследующую маленькую рыбку. То есть не временами. Всегда. Иногда проще ей сдаться.

— Двадцать пять.

— Боже! — девушка всплеснула руками. — Милашка! И ты действительно всего лишь водил её на выставки?

— А должен был делать что-то еще? — дёрнул бровью Майрон.

— Никаких чашек кофе у тебя дома поздно вечером после мероприятия?

Он устало вздохнул. Поднял руку и прикрыл глаза.

— Рита…

— Жаль, — продолжила она. — Действительно, жаль. Со своей прошлой как-её-там ты расстался полгода назад.

— Ты не можешь этого помнить.

— В моём органайзере стоит дата покупки прощального букета.

— Чёрт, — рука упала и повисла вдоль тела.

— Так что… — Амрита состроила многозначительную гримасу. — Может быть ты всё-таки вернёшь милашку под своё крыло?

Впервые в жизни Амрита Шетти напоминала сваху. И чью? Хейли Темпл! Той самой Хейли, которая назло всему миру купила золотой кошмар, через мучения ходила в больших туфлях, и до чертей нервировала своими бёдрами, пританцовывая под латину.

— Тебе-то какое дело? — вздёрнул брови Рон.

Помощница глубоко вздохнула.

— Пойми, Майрон, когда счастлив ты — счастливы все вокруг. Я, — она ткнула в себя пальцем, — в первую очередь. Если бы у тебя была милая симпатичная девушка двадцати пяти лет, ты бы взял её на ручки и понёс в Бирмингем, чтобы устроить тест-драйв отельных кроватей в перерывах между работой. Но вместо этого ты отправил в Бирмингем меня.

— Ты тоже могла устроить тест-драйв…

— Майрон, милый Майрон, — Рита заговорила тоном психиатра. — Пожалуйста, верни себе милую девушку. Дай мне пожить нормально.

Её пламенную речь прервал очередной стук шагов. Майрон резко крутанулся на пятках к проходу в белый коридор: оттуда появился смотритель, заложив руки за спину и глядя в пол.

— Кхм… — сипло выдавил он. — Прошу прощения. Только что звонили насчёт картины, хотели приехать, забрать…

Слава богу! Кто-то должен был заткнуть Риту хоть ненадолго.

— Мы её берем, — выпалил Рон, спрятал руки в карманы брюк и направился к мальчику. Помощница осталась стоять, не двигаясь. Пыталась оправиться от поражения в споре, или подыскивала новые аргументы, неважно.

— Отлично! — обрадовался смотритель. — Сейчас мы всё быстро оформим.

Хейли сидела на кушетке, приставленной к кровати, и наблюдала, как Эмма мечется на оставшемся кусочке пространства между зеркалом и шкафом. Кузина металась так уже две четверти часа. И Хейли не могла понять, почему. Насколько она знала, отношения с Брентом длятся три месяца, и за это время пора было привыкнуть к бойфренду и не относиться к свиданиям с ним, как к чему-то новому и неизведанному.

Всё уже было изведано. Но Эмма нервно выбрасывала вещи из шкафа, примеряла, снимала, и так сотый раз подряд.

— Вот это вообще классно, — без энтузиазма заметила Хейли, подперев подбородок кулаком.

Кузина бросила на неё взгляд в зеркале и тут же снова посмотрела на своё отражение.

— Мне не нравится, — она рванула вверх край зеленого лёгкого платья, высунула голову из горловины и отшвырнула вещь на кровать.

Хейли спрятала лицо в ладонях.

— Эмма, это всего лишь кино. Надень джинсы, кофту со спущенными плечами, и, если хочешь, я дам красную помаду.

— Он её съест, — скептически скривилась кузина.

— Ну не в одно мгновение же.

Эмма задумчиво закусила губу.

— Ну да. Наверное, — она оглядела заваленную кровать и полупустой шкаф. — А где мои джинсы? Ма-а-ам?…

С этими словами кузина сорвалась с места и выбежала из комнаты.

Хейли качнулась назад и рухнула на кушетку навзничь. До слуха долетели хлопки дверей, голос тёти Эллы, и снова хлопки. Будет печально, если джинсы окажутся постиранными. Ни Эмма, ни Хейли никогда не отличались любовью к переодеваниям, но сегодняшний вечер почему-то стал особенным. Влюблённые женщины — странные женщины.

Хейли закрыла глаза, вздохнула, снова открыла. Белый потолок над головой пошел трещинами в нескольких местах, и никто не стремился их заделать. Люстре было столько же лет, сколько самой Хейли, если не больше. Она сияла чистотой и благородной старостью. Что она здесь делает? Хейли, а не люстра. В комнате, где после установки кушетки не осталось прохода; в квартире с замечательной слышимостью; в доме, где при желании можно узнать, что соседка Агата в данный момент смотрит по телевизору.

Впервые за все приезды Хейли чувствовала себя здесь лишней. Не потому, что ей не рады. Отношение родственников не изменилось нисколько. Но что-то изменилось в ней самой. За последние сутки появилось непреходящее ощущение, что она напрягает и тётку, и Эмму своим присутствием.

Эмма собиралась на свидание, не знала, вернётся ли сегодня домой вообще. Хейли снова оставалась в компании тёти Эллы. Зачем она вообще сюда приехала? Время утекает, отпуск идёт, а в нём ничего не происходит. Или почти ничего. Вылазки с Майроном Мэнсоном нельзя считать чем-то интересным и нужным. Глядя сейчас в будущее, Хейли видела только повседневность и пустоту. День за днём одно и то же. И речь не только об этом отдыхе, который всё больше напоминает прозябание на шести квадратных метрах, а о жизни в целом.