не приняли бы. Ностальгический подход к архитектуре не мог вместить значительные изменения, произошедшие в характере городской жизни. Постмодернизм просто перестал пытаться противостоять этим сложным проблемам. Вот почему многие архитекторы решили не иметь дел с жилищным строительством, которое стало одной из наших базовых потребностей. В последнее время наблюдается возрождение интереса к жилищному строительству как к занимающему центральное место в архитектуре, но на протяжении десятилетий эта тема находилась в состоянии застоя. Тем временем вместо социального предназначения пришла вседозволенность. Как будто архитекторы говорили, что, раз мы не можем изменить мир, давайте, по крайней мере, делать то, что мы хорошо умеем – проектировать. В то время главным пропагандистом этого движения стал Филип Джонсон. Однажды он заметил: «Сегодня есть только одна абсолютная величина – это изменение. Не существует никаких правил и, несомненно, никакой уверенности ни в одном из искусств. Есть только одна прекрасная свобода».

Когда такая точка зрения получила распространение, я начал чувствовать, что нахожусь во все большей изоляции в Высшей школе дизайна, где постмодернизм стал очень влиятельным, если не доминирующим. Я пришел в архитектуру в период, который в значительной мере сформировался под влиянием модернизма, однако, поскольку архитектура развивается, я не думаю, что меня можно просто отнести к какой-то одной категории, но при этом у меня действительно вызывает тревогу ограниченность ярлыков и всяких «измов». В расстройстве я воспользовался другим выходом. В 1979 году я организовал дебаты о постмодернизме на конференции по дизайну в Аспене. В том году меня выбрали председателем конференции, что дало мне возможность выбирать тему и планировать программу. Я решил, что в дебатах должны участвовать не только архитекторы, находящиеся по разные стороны, но и представители других дисциплин. Я пригласил такого специалиста в сфере архитектуры, как Роберт Стерн, который был громогласным сторонником постмодернизма, а также Криса Александера и других архитекторов, которые считали, что архитектура должна обеспечивать базовые человеческие потребности и руководствоваться этикой социального гуманизма. Также были приглашены модельеры, такие как Иссей Мияке – в те годы восходящая звезда Японии, чья одежда, казалось, имела более серьезное предназначение – и Полин Трижер, французский кутюрье, которая на своей презентации взяла кусок ткани, раскроила его прямо на сцене и с помощью иголок превратила его в платье – это было удивительное представление. Стивен Джей Гулд говорил об эволюции дизайна в природе, а Пол Маккриди, спроектировавший Gossamer Albatross (легчайший летательный аппарат, приводимый в движение с использованием только человеческой силы, который на тот момент только что пересек Ла-Манш), тоже представил доклад. Математик Бенуа Мандельброт обсуждал свое недавнее открытие – фрактальную геометрию, раздел математики, который объясняет сложность поверхностей и линий (таких как береговая линия) в природе. Фракталы оказались применимы в мире дизайна. Что касается моей собственной работы, то разбиение здания на поверхности и объемы – это именно то, что мы исследовали в проектах Habitat.

Конференция в Аспене была невероятной. Архитектурный критик Washington Post Вольф фон Экардт, который посетил конференцию, часть статьи посвятил восхвалению Gossamer Albatross, прежде чем перейти к сути:

Все, по-видимому, согласились, что ортодоксальный, абстрактный модерн, иначе называемый интернациональным стилем, потерпел неудачу в достижении своих амбициозных социальных целей, и его недостаток заключается в разрыве с историей. Вопрос только в том, можно ли относиться к истории как к своего рода декоративному клею, нанесенному на здание, которое в противном случае было бы стерильным. Именно так, в сущности, и поступают постмодернисты – небольшая, но громогласная группа архитекторов, базирующихся преимущественно на Манхэттене, – в то время как студенты-архитекторы по всей стране и архитектурные критики в Нью-Йорке наблюдают с восхищением.

Конференция называлась «Форма и назначение», и под таким же названием вышли каталог и книга, которую я вскоре опубликовал. В книге я писал:

Нельзя иметь дело с формой и назначением без исследования взаимосвязи формы и назначения в природе; без обзора их взаимосвязи в созданном человеком дизайне на протяжении веков; без изучения основного человеческого стремления украшать и совершать ритуал; и последнее, но не менее важное, – без сопротивления вездесущей силе фешенебельности, стремлению к новизне и постоянному изменению.

Поскольку споры в сфере архитектуры становились все более жаркими, я решил опубликовать статью о постмодернизме в издании, которое привлечет внимание не только ограниченного круга людей, связанных с архитектурой. Уильям Уитуорт, редактор The Atlantic, пригласил меня попробовать. Я подумал, что вместо того, чтобы просто подвергать направление критике в общих чертах, следует привести конкретные примеры работ, которые я критикую, чтобы мои возражения стали понятны. Это неизбежно привело к необходимости назвать имена: Чарлз Мур, Стэнли Тайгерман, Альдо Росси, Роберт Вентури и другие. Как я отмечал в статье, проблема заключается не в том, чтобы черпать что-то в исторических образцах: Ле Корбюзье вдохновляли древнегреческая и средиземноморская вернакулярная архитектура, Луиса Кана – средневековая Европа, Фрэнка Ллойда Райта – традиционная японская архитектура. Проблема возникает, когда история или ссылки на исторические стили становятся не чем иным, как смешанным модным аксессуаром, анекдотичным упоминанием – «шутками для посвященных», тех, кто достаточно умен, чтобы их понять.

Влияние на студентов оказалось значительным; было очень соблазнительно относиться к истории как к набору хитростей. Вместо понимания причинно-следственного и исторического развития строительства и градостроительства и связи между окружением и формой, [студентам] позволяют – на самом деле поощряют это делать – вытаскивать мотив из истории для воспроизведения и усложнения. Поэтому мы получаем части или целые здания – иногда даже детали, такие как обломы, – воспроизведенные и преобразованные в масштабе не только в отрыве от контекста, но и без понимания того, что было первоначальной причиной их появления.

Я близко знаком с Фрэнком Гери с 1970-х годов, и он был одним из тех, кого я критиковал в статье. Годы спустя на ужине в Лос-Анджелесе он сказал мне: «Ты не представляешь, сколько гнева вызвал своей статьей. Люди просто не привыкли, чтобы коллеги обсуждали их публично, и уж точно не привыкли подвергаться таким сильным нападкам и в такой прямолинейной манере. Я тоже был расстроен».

Книга 1980 г., в которой изложена суть моих убеждений, кроме прочего, о том, что, по моему мнению, архитектура свернула не туда

Блестящее название, которое дал статье редактор журнала, – «Шутки для посвященных в общественных местах» (Private Jokes in Public Places), – не помогло успокоить раздражение. Однако затронутая проблема касалась самого предназначения архитектуры и была фундаментальной. Речь шла о том, что мы собой представляем и что мы делаем