— Итак, вы хотели бы героически покончить с собой. Понимаю. Я вам предлагаю заключить договор. Условия его будут такие. Я не стану требовать от вас разглашать тайны рейха и вообще Германией никак интересоваться не стану. Плевать мне на вашу Германию. Меня интересует Финляндия. Вы отвечаете мне на вопросы, касающиеся только Финляндии, а я вам за это возвращаю вашу коронку с ядом. Я даже не буду вас спрашивать, как вас зовут и в каком вы звании. Ну, гут или не гут? Учтите, ответы на некоторые из вопросов мне известны, и если вы начнете врать, наш договор автоматически прекращает быть действительным. Что, согласны?

Лева закончил перевод. Установилось молчание.

Дитрих думал, хотя ноющая голова этому мешала. Русский хочет заманить его в ловушку. Начать издалека, заговорить о Финляндии, а потом по вопросику продвигаться дальше, к границам рейха. Русский не сомневается, что Дитрих к тому времени увязнет по уши в своем предательстве, воля его будет подавлена, он перестанет запираться. Психологически рассчитано точно. Но рассчитано на людей низшей расы. Тренированную волю настоящего арийца подавить невозможно. «Хорошо, предположим, я соглашаюсь на условия русского. Что мне финны? Я служу не Суоми. Я не давал клятву оберегать интересы Суоми. Тем более, почти на все вопросы русского мне придется искренне отвечать «не знаю». Предположим. Как мне заставить его соблюсти условия договора? Взять честное слово? Но славянам верить нельзя. Или рискнуть? Сыграть в эту русскую рулетку?»

— О, заговорил! — обрадовался заскучавший в тишине Жох. — Левка! Отдавай кофе Попу и переводи!

Лева так и сделал. Стал переводить:

— Вы даете мне слово офицера, что сдержите ваше обещание? — глядя на Шепелева, процедил пленник.

— Лева, переведите ему прежде всего, что в нашей стране нет офицеров, есть командиры.[44] Я даю ему слово командира.

— Тогда спрашивайте.

— Годится.

Командир запустил руку в карман фуфайки, достал из него два предмета.

— Вот полюбуйтесь, господин фашист. Ключ первый и ключ второй. Один найден в ваших вещах, — капитан ткнул немца в грудь как раз тем ключом, что обнаружили в финском лагере. — Представьте себе, я не спрашиваю, что за дверь он отпирает. Я это знаю. Меня интересует, где эта дверь находится, как ее найти?

Дитрих догадывался, что об этом будет спрошено, правда, не предполагал, что русский зайдет с другого краю. Он должен был спросить, как они сюда, на финскую землю, попали? Значит, ему действительно кое-что известно. Возможно, от обладателя первого ключа. И, очень может быть, русский не блефует, говоря, что задаст контрольные вопросы. Попробуем на первом этапе играть честно. А русский уже подсовывает ему карту.

— Развязывать хочешь? — забеспокоился Жох.

— Еще чего! — капитан положил карту рядом с головой пленника. — Спрашивайте, Лева, в каком квадрате. Потом, пускай, корректирует движение моего карандаша. Вправо-влево, вниз-вверх.

Наконец, после всех этих «rechts», «links», «hinauf», «hinunter», на карту была нанесена точка. Место определено.

— И ты веришь, что он не прогнал туфту? — почему-то шепотом обратился Жох к командиру.

— Уверен. Потом поймешь — почему. Лева, спрашивайте дальше. Следующий вопрос. На чем сделан этот рисунок?

И командир извлек из кармана блокнот, найденный в финском лагере. Показал немцу страничку, на которой было нарисовано дерево со странной верхушкой и ниже — едва ли не крупнее дерева — буква «S» в рамке геральдического щита.

— Он говорит, что не понял вопроса.

— Что ж тут не понять. На чем сделан: на дереве, на камне, на указательной дощечке. Дощечку можешь не переводить.

— Он сказал на дереве.

— Отлично. А дерево с голой верхушкой — ориентир, видный издали?

— Говорит, да.

— Отлично. И последний вопрос.

Капитан сделал паузу, чтобы посмотреть, какую реакцию вызовет словосочетание «последний вопрос». Как и ожидал — удивление.

— Какой пароль?

Эсэсовец ответил, не задумываясь, не колеблясь, быстро:

— Deutschland über alles…

— Германия превыше всего, — перевел Лева.

— Ах, вот оно что! Я говорил тебе, — капитан повернулся к Жоху, — что ты поймешь, почему он указал правильное место. Вот поэтому. Чтобы отомстить нам за свою неудачу, уничтожить нас, посадив на мины. На финские тайны ему начихать, ради благородной мести можно одну и выдать.

— Я ничего не понял, — признался Жох. — Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

— Сейчас, сейчас, — успокоил командир. — Переводите, Лева. Вы, неуважаемый фашист, нарушили наш договор. Обманули меня. Дело в том, что пароль ваш я знаю. Ишь как выпучил глаза! Это не переводите. Да, да, знаю я ваш пароль. Объясняю как профессионал непрофессионалу. В ваших карманах я нахожу портсигар, набитый папиросами. Вы не курите: одежда ваша не пропахла табаком, зубы без налета и портсигар полон, хотя пускай одну папиросу, но вы должны были бы выкурить. Я спрашиваю себя, зачем ему эта вещь? Начинаю обследовать папиросу за папиросой. И нахожу в мундштуке одной из них бумажку. Наш переводчик не в силах ее перевести. И тут я понимаю, что это такое, почему вы сделали эту запись и таскаете бумажку с собой. Вы из своего германского высокомерия не пожелали заучивать фразу на финском языке, тяжелую, непроизносимую для вас фразу на языке варваров. Вы решили, что опасности для вас в том никакой. В лесу, в снегах, если кто нападет и одолеет, так неотесанные солдаты, что они могут обнаружить и понять? Да, даже если произойдет провал, кто найдет в мундштуке крохотную бумажку? Выкурят и выкинут. А если найдут, то кто догадается, к чему можно привязать фразу на финском, записанную по немецким правилам грамматики. Чтобы додуматься к чему-то привязать эту фразу, надо же столько еще всего знать! Совершенно невозможно! Так полагали вы, самонадеянный непрофессионал. Хотя… это не следует переводить… хотя когда я обнаружил у него во рту эту серьезную, ядовитую штуку, я подумал, что передо мной настоящий профессионал разведки. Но — увы! Ладно, заканчиваем. Снова переводите, Лева. Я прощаю его и оставляю договор в силе. Мне по-настоящему от него необходимо было узнать только место. Держи, — капитан отдал Жоху коронку с ампулой, — надень ему на зуб.

— Теперь-то, командир, — сказал вор, принимая от капитана коронку, — ты расскажешь нам, что это за ребусы?

Советский агитплакат

Голова разрывалась на части. Это мешало Дитриху сосредоточиться. Как могло так получиться, что этот славянин с непроизносимым именем обыгрывает его по всем пунктам? И еще издевательски прощает. Он, человек низшей расы, прощает его, арийца.