— Но раз ты в этом уверена, зачем же ее искать, да ещепо телевидению?

— Но у них же не все выносят на экран, правда? —голос матери дрогнул.

Боже мой, куда девалась ее железобетонность?

И в этот момент я приняла решение.

Выйдя от мамы, села за руль и помчалась на Спиридоновку. Яотлично помнила дом и подъезд, откуда забирала Юльку. Я спрошу там кого-нибудь,в какой квартире живет эта фантастическая собака и найду Юльку или ее хахаля.Однако, добравшись до Спиридоновки, я задумалась. А зачем, собственно, я сюдапримчалась? Взывать к Юлькиной совести? Уговаривать ее встретиться с матерью,если она этого так не хочет? Читать мораль? И чего я могу добиться, Кромеочередного скандала? Она уже большая девочка, моя сестра. Ну любит она этогомужика с собакой, очень, видно, любит, и появление матери в этот момент,вероятно, привело ее в панику, она испугалась, что мать опять что-то порушит,что-то отнимет. Так и мое появление в ресторане она расценила как покушение наее любовь. Покушение темных сил, которые для нее олицетворяет мать, а заодно ужи я. Наверное, она нещадно ругала себя за то, что поддалась порыву, позвонила…Хотя, это не было похоже на порыв, а впрочем, может, у нее теперь такие порывы…Одним словом, мне тут делать нечего. От всего этого меня взяла такая тоска,хоть вой! Я позвонила Гошке. Он сообщил, что они с дедом сейчас как раз едут вИталию. Голос у него был радостный, веселый… А я вдруг почувствовала себя такойодинокой, несчастной, растерянной. Поеду сейчас домой и напьюсь. Но тутпозвонил Миклашевич. Сказать, что я обрадовалась, это ничего не сказать.

— Митька, ты в Москве?

— Кажется, ты этому рада?

— Рада, мне как-то хреново, Митька…

— Плохо себя чувствуешь?

— Да нет, на душе хреново.

— Отчего это и где ты болтаешься, дома тебя нет.

— Я у мамы была… И вообще, мне надо с тобойпосоветоваться. И еще я соскучилась.

— Ты где сейчас?

— На Спиридоновке.

— Что ты там делаешь?

— Дурью маюсь.

— Продуктивное занятие! Давай, езжай домой, я приедучерез часик. Договорились?

— Да!

Как же я обрадовалась ему! Он был в хорошем настроении,излучал обаяние, привез цветы и подарок, завернутый в красивую бумажку сбантиком.

— Что это, Мить?

— Новые духи. Выбрала мама. Она утверждает, что тебеони понравятся.

— «Агент Провокатор»? Я даже не слышала о них.

— Ну, ты же вообще отсталая, не то что мама! Дай сюда,горе мое!

Я вертела в руках непрозрачный розовый флакончик в формеяйца и пыталась брызнуть на руку, но у меня не получалось.

— Темная ты, Олеська. Видишь, это же форма гранаты, авот тут чека, выдергиваешь ее и брызгайся на здоровье. Всему-то тебя надоучить. Хотя постой, мама предупредила, что в первый момент тебя может от нихстошнить, но через десять минут ты их оценишь. А давай-ка набрызгаем на носовойплаток и отложим его. Вот так! Да, запах, я бы сказал, противный. Ну, давайрассказывай, что за мерихлюндии?

Уже открыв рот, я сообразила, что в ресторанчик на Вспольномя ходила с Матвеем, значит, в рассказе Должна фигурировать, к примеру, Лерка. Иначала с того, что Лерка позвала меня в новый ресторан.

Выслушав мой довольно сбивчивый рассказ, он покачал головой.

— Хорошо, что у тебя все-таки хватило ума не полезть ксестре. Зачем, собственно? Ты хочешь ее переделать? Да она же просто копиявашей матери, ты можешь переделать Надежду Львовну?

— Митя, знаешь, она, кажется, сама изменилась… Еемучает совесть… По крайней мере мне так кажется. Это старость, Олеська. Она,видно, думает о душе, хоть большевики отрицали существование души, но мы-то стобой знаем, что они были в корне не правы. И твоя мать, хоть и большевичка впрошлом, но в сущности все-таки человек… пусть тяжелый, непереносимый даже, нопросто отравленный страхом. Сказать по правде, я редко встречал такое. Ведьсамое страшное пришлось на долю предыдущих поколений, но факт остается фактом…Однако ее действительно жаль и ты молодец, что не ополчилась против нее. ИГошку оставила деду правильно и совесть по этому поводу тебя не должна мучить.Олеська, я соскучился! Иди ко мне.

Я прижалась к нему и мне вдруг показалось, что он — каменнаястена, что я люблю только его… Он был сейчас умным, добрым, теплым…

— Что-то мне не нравится твое состояние духа, что стобой творится? Какие-то неприятности помимо сеструхи?

— Нет, ничего такого, просто настроение…

— А знаешь что, давай-ка мы сейчас поедем за город, япокажу тебе наш дом, поговорим, подумаем, что там надо переделать, а? Как ты наэто смотришь?

— Хорошо! Хорошо смотрю, Митька! — обрадовалась я.Мне вдруг понравилось, что он принимает за меня решения. Наверное, иногда этоженщине необходимо.

— Надо же, даже не споришь. Кстати, возьми с собойхалат, тапочки, что тебе еще надо, мы будем ночевать там, откроем окна,надышимся свежим воздухом…

— А Амалия Адамовна там?

— Нет, мама терпеть не может дачную жизнь.

— Гошка в восторге от нее.

— Знаешь, я удивился, как они мгновенно нашли общийязык, но потом понял — по контрасту с Надеждой Львовной.

— Да уж… — вздохнула я.

— А у твоей сестры тоже наверное неважно с чувствомюмора?

Я ахнула. Конечно, у нее совсем плохо с чувством юмора,может, еще хуже, чем у мамы, поэтому обе такие ударенные жизнью и в общем-тоневыносимые в общении.

— Митька, какой ты умный!

— А то! Давай, собирайся! Побудем там два дня. И тут явспомнила про Аполлоныча Бельведерского!

— Нет, Митя, я должна завтра во второй половине днябыть в Москве, у меня важная встреча!

— С кем это? — прищурился он.

— С пиар-директором издательства, — не моргнувглазом, ответила я, ибо эта встреча состоялась два дня назад.

— А нельзя перенести?

— Никак, он послезавтра уходит в отпуск.

— Ну ладно, просто у меня потом тоже начнетсясумасшедшее время.

— А что такое?

— Понимаешь, предстоит тендер на оформление новогоздания одной корпорации, пока из суеверия даже называть не буду, и надо собратьчертову уйму всяких документов, это кошмар, который я ни одной живой душе немогу доверить. Ну да ничего не попишешь… А вот когда я соберу пакет, я тебявозьму в оборот и мы с тобой двинем в свадебное путешествие без свадьбы, в этомдаже есть своя прелесть, а друзей оповестим и соберем уж постфактум, как тысчитаешь?