– Может быть, – предположил Семарглов, – в ХАДе хотя бы знают, где он скрывался раньше?

– Может быть, и знают, – с этим майор согласился, но не согласился с другим. – Но сотрудничать с ХАДом – это значит поставить под удар группу, которая будет вести поиск. В ХАДе слишком много людей, которые работают на две, а то и на три стороны. Я ХАДу не доверяю…

– Это правильно, – полковник склонил голову в знак согласия, и она у него радостно засияла в лучах заходящего солнца, попадающего в окно. – Официально работать с ХАДом нельзя. Но наверняка у КГБ есть там свои люди. Необходимо включать всю агентуру, какую возможно. Дело слишком серьезное, чтобы пустить его на самотек.

– Я согласен, – сказал майор. – Разрешите, товарищ полковник, воспользоваться шифровальным узлом соединения, чтобы связаться с Москвой.

– Нужно знать адрес…

– Я знаю адрес. Я уже отправлял как-то шифротелеграмму…

– Отправляй и новую, только сначала мне покажи. Потом вместе напишем рапорт, и я его отправлю своему командованию. Пусть тоже шевелятся… И еще… Набросай план мероприятий, какие ты сам видишь… Что мы самостоятельно можем сделать в ближайшее время…

И полковник передвинул по столу ближе к себе сегодняшний рапорт майора Солоухина, который прочитать еще не успел. И этим показал, что общий разговор окончен…

* * *

И шифротелеграмма в диверсионное управление ГРУ была отправлена, и рапорт полковника ушел по инстанции тоже шифротелеграммой. Осталось ждать реакции командования, и принимать свои мелкие меры в основном разведывательного характера, план которых Солоухин набросал от руки и представил полковнику. Основой плана был сбор разведданных через пленных душманов. Других мер майор, розыскник неопытный, поскольку никогда следователем не был, не предусмотрел. По крайней мере, не предусмотрел на бумаге. Но эти меры, свойственные не следователю, а военному разведчику, в голове вертелись и не давали покоя, хотя сам майор понимал, к чему они могут привести при малейшей оплошности.

Солоухин сидел у себя в палатке безвылазно несколько часов. Полог палатки был по случаю жаркого вечера поднят, и все проходящие мимо видели, как майор уставился взглядом в одну точку и не желал замечать вокруг ничего. Выглядел мрачным и даже подавленным, каким его редко видели, если видели вообще.

Уже в темноте майор вышел прогуляться по палаточному городку. Шел вроде бы и без цели, но каким-то образом оказался недалеко от палаток медсанбата. Осмотрелся, увидел свет в щели под ближайшим пологом и вошел в палатку к хирургу майору Гагарину, которого спецназовцы обычно звали попросту Доктор Смерть.

– Гостей принимаешь, Виктор Юрьевич?

– Заходи… – пробасил в ответ двухметровый гигант и протянул руку, в которой самый крупный хирургический скальпель должен казаться спичкой. – Спиртику? Граммов сто…

– Нет, спасибо. Я по другому поводу…

– Тогда присаживайся. Повод можешь сразу положить на стол и не спрашивать меня о здоровье семьи и деток…

Солоухин положил на стол обе ладони, словно прилежный ученик перед учителем.

– Скажи-ка мне, уважаемый Доктор, в чьих талантах спасать людей я не сомневаюсь, как и в талантах убивать… Я пришел к тебе именно как к медику, чтобы просветил… Скажи, существуют же какие-то способы медикаментозного допроса пленных… или даже не пленных…

– Существуют.

– А в наших условиях?..

– Только через ГРУ или через КГБ. Мы живем в бедноте…

– Скверно…

– Мы живем в бедноте, официально…

– А не официально?

– А не официально, если ты меня хорошенько попросишь…

– Я троекратно прошу тебя хорошенько…

Доктор Смерть поднялся и прошел в угол палатки, где у него стояли какие-то коробки. Поднял одну, из-под нее вытащил кожаный светло-коричневый саквояж. Приподнял, чтобы показать.

– Помнишь?

– Смутно… Где-то видел…

– Это саквояж того голландского наемника, «солдата удачи», который выдавал себя за врача, а на деле не знал простейшей медицинской грамоты. Единственное, что он умел делать, это перевязку. Но перевязку делал профессионально. Можно сказать, с артистизмом… Немудрено, у него самого я насчитал девятнадцать старых ран. Все легкие. И все, наверное, сам перевязывал…

– И что? Я не понимаю, при чем здесь голландский наемник…

Доктор Смерть улыбнулся во все свое крупное лицо.

– Я тогда посмотрел мельком этот саквояж и сказал, что там лекарственные препараты. И забрал его для нужд медицинской службы Советской армии.

– А там? – внешне вроде бы равнодушно поинтересовался Солоухин.

– Нет-нет, я не обманул. Там в самом деле были лекарственные препараты. Только, когда я стал разбираться с ними и даже в справочник специально забрался, потому что со многими вообще был не знаком, понял, что это инструменты для допроса. Большинство препаратов предназначено для расшатывания психики, подавления воли, ломки характера. Много таких, что вызывают болевые ощущения и способны только болью довести человека до умопомрачения. Но есть в этом ценном саквояже и упаковка с интересными ампулами… Скополамин…

– Да, я знаю, что это такое. «Развязыватель языков», «сыворотка правды», и еще есть какие-то названия… Все не упомнишь… Ты умеешь с этим работать?

– Только теоретически… У тебя нет выхода на какую-то из ОМОГ?[24]

– Отсюда – нет.

– Жалко. Их обучают работать со скополамином. И даже антискополаминовую подготовку проводят. На психологическую устойчивость. Чтобы за счет усилий воли противостоять…

– Значит, этому можно противостоять?

– Можно. Есть технология. Запросить в помощь никого не можешь?

– Мне не хотелось бы раньше времени афишировать свои действия по вполне конкретным причинам. При провале это способно вызвать международный скандал, в котором официальные власти не захотят быть замешанными.

– Это серьезно. Тогда тебе придется положиться на меня… Я мало чего боюсь. Даже международных скандалов…

– Я думаю, на тебя я могу положиться. Потому к тебе и пришел…

– Договорились…

Майор Солоухин договорился с полковником Раухом о свободном выезде машин спецназа за пределы военного городка. Объяснил это необходимостью прислушиваться к разговорам в городе и разведать обстановку относительно настроений в простом народе. Волшебное слово «Мураки» стало больше чем паролем и сделало полковника очень даже сговорчивым. Более того, поскольку в самом спецназе были только боевые машины, не слишком удобные из-за своей заметности для передвижений по городу, и не было ни одного «уазика», Солоухин выпросил у полковника еще и «уазик», за руль которого пожелал посадить одного из своих офицеров. Этому воспротивился командир автороты, но волшебное слово и здесь сыграло свою роль, и полковник отдал жесткий приказ вместо просьбы.