В восемь вечера мы садимся за столик в приятном, но слишком пафосном ресторане: колонны, канделябры, белоснежные скатерти… Не люблю подобные заведения, но ради Терехова я готова потерпеть. Интересно, на что он готов ради меня?

— Чем планируете заняться, когда вернетесь в Москву? — он улыбается.

— Пойду на работу.

— Конечно, — он усмехается. — Нравится ваш род деятельности?

— Да.

В недоумении смотрю на него: разговоры о работе? Неужели у нас больше нет общих тем? «Например, он мог признаться нам в любви…», — тщеславие мечтательно закатывает глаза и погружается в сладкий мир грез, представляя, как мы с Феофаном Эрнестовичем, взявшись за руки, убегаем в закат.

— А что еще вам нравится?

— Вам огласить весь список? — изгибаю бровь.

— Первое, что придет в голову.

ВЫ! Мне нравитесь вы, господин Терехов! Мне никто и никогда так не нравился! Я не могу трезво мыслить вовсе не из-за выпитого вина (мы уже начали вторую бутылку!), а по причине непосредственной близости к вам. Вы так близко, и так далеко! Но я боюсь сделать хотя бы шаг навстречу. МНЕ СТРАШНО!

— Мне нравится сок. Апельсиновый, смешанный с яблочным.

— Сок?

— Да. Это первое, что пришло в голову.

— Странно прозвучит, но я никогда не пробовал смешивать.

— Вам понравится, — изображаю улыбку.

Он взглядом подзывает официанта и пытается объяснить заказ, но тот ничего не понимает.

— Позвольте мне, — сохраняя улыбку, произношу я и перехожу на испанский.

Машина паркуется у входа в отель, мой спутник по-английски говорит водителю ждать. Подоспевший швейцар помогает мне выбраться из такси. И вот, я и Терехов уже стоим возле входа в отель друг напротив друга в опасной близости.

— Мой самолет через пять часов. А когда вы улетаете?

— Завтра в три дня.

— Спасибо еще за один прекрасный вечер, Мария. Второй подряд. Я могу привыкнуть.

Нервно сглатываю: стратегия осторожности не предусматривает ответов на подобные вопросы. Да и что я скажу? Пожалуйста, привыкайте? И давайте каждый вечер ужинать вместе? Нужно взять себя в руки и не поддаваться эмоциям: сейчас они неуместны.

— Мария, что вы думаете обо мне? — вдруг спрашивает он с такой серьезностью, будто это — вопрос жизни и смерти.

— Феофан, — я улыбаюсь. — вас пол обязывает объясняться первым.

Я это сказала?! Зачем, зачем я это сделала? «Идиотка…», — шипит здравый рассудок.

— Вы правы, — Терехов улыбается в ответ, но с едва заметной горечью. — Я думаю о вас… — он запинается, но сразу же продолжает. — Вы красивы, умны, воспитанны… Я не умею делать комплименты, — глядя мне в глаза, он качает головой. — Я думаю о вас. А вы?

Молчу в ответ, потому что боюсь выдать очередную глупость. Красива, умна, воспитанна? Он думает обо мне? Тщеславие расплывается в такой широкой улыбке, что уголки его губ достают до ушей. Но что будет дальше? Не мог выбрать другое место и время для объяснений? Пытаюсь разозлиться на него, но ничего не получается. Хочу почувствовать его прикосновение. Еще не пора целовать мою руку? Или сегодня в меню только разговоры? Терехов в ожидании смотрит на меня.

— Я нахожу вас… Весьма… — нервно сглатываю. — Приятным. Что ж, желаю мягкой посадки и… До встречи.

Его глаза снова сужаются. Он словно хочет что-то сказать, но не произносит ни слова. Чувствую себя героиней глупого фильма о курортных романах. «Руку-то целовать будем?», — возмущается тщеславие.

— Вы позволите?

Он чуть наклоняет голову, не размыкая губ, прикасается к моим губам и застывает на несколько секунд, после чего отстраняется.

Главное — не смотреть на него, иначе я не смогу справиться с чувствами. Хочу, чтобы он целовал меня еще и еще… Хочу чувствовать его теплые губы, хочу смотреть в его глаза, хочу… Нет, это неправильно! Так не должно быть. Он — президент «Оушен», а «Оушен» — мой клиент. Ужасно… «Поздравляю: мы вляпались. Так что избавь нас от мучений и убей себя!», — произносит здравый рассудок.

— Мария… — начинает Терехов.

Только не разговоры!

— Спокойной ночи, Феофан, — негромко произношу я, одарив его секундным взглядом, и спешу скрыться за стеклянной дверью отеля.

Просыпаюсь в 6-15 и сразу же смотрю на экран мобильного: пусто. Терехов не звонил и не писал. Быть может, занят? Но чем? Или кем? По спине пробегают мурашки: вверх и вниз, вверх и вниз. Неужели свидания со мной были всего лишь пунктом в программе конференции? Приятное дополнение — и больше ничего. «Не говори глупостей: мы — прекрасны! Скоро Терехов объявится, потому что мы — лучшее, что с ним могло произойти!», — изрекает тщеславие, продолжая рассматривать свое отражение в зеркале, а здравый рассудок лишь многозначительно улыбается.

Пятнадцать минут на беговой дорожке, десять — на силовых тренажерах, опять беговая дорожка, бокал свежевыжатого сока — апельсиновый, смешанный с яблочным — в баре. Достаю из шкафчика телефон: ни непринятых звонков, ни новых сообщений. Прохладный душ, чайник зеленого чая с жасмином в баре. Выхожу из спортзала и медленным шагом направляюсь к машине, поглядывая на экран мобильного. Здравый рассудок отвешивает подзатыльник тщеславию.

У лифта встречаю Шарова. От него пахнет свежесваренным кофе и миндалем.

— Крошка Мэри, привет! Как Барселона?

— Нормально, — отвечаю я как можно более беспристрастно, хотя от воспоминаний бросает в холодный пот.

— Скучала по мне? — не унимается он.

— Нет.

Я говорю правду: последние несколько дней мои мысли были заняты чем угодно, только не Шаровым. В тишине мы поднимаемся на четвертый этаж, в тишине минуем длинный коридор, ведущий в опен-спейс, и, продолжая хранить молчание, расходимся по своим отсекам.

— Доброе утро, — ставлю сумку на стол. — А где Лидочка? Уже десять часов.

Оля и Аня переглядываются.

— Она заболела, — Безухова почему-то выглядит виноватой.

— И давно?

— В прошлый четверг…

Я слишком хорошо знаю Ландышеву, чтобы поверить в болезнь, внезапно подкосившую ее в первый же день моего отъезда. Похоже, недавний инцидент с заявлением на отпуск ничему ее не научил. Есть и другой вариант: она рассчитывает на поддержку Орла, поэтому и позволяет себе подобные демарши. Вот только ее любовник — мне не указ. Интересно, как бы эта парочка себя вела, узнав, что я в курсе их интрижки?

— В двенадцать совещание у генерального. Отчеты по нашим отделам — на твоем столе, — Оля говорит так, словно чем-то встревожена.