Да Сильва будет в Лондоне во время аукциона, но, думаю, он попытается убедить меня все-таки вернуться в Италию после продажи. Какой-то запас времени у меня есть. Он незнаком с порядком делопроизводства в «Британских картинах», а потому можно придумать встречу, документы, которые необходимо подписать для осуществления трансфера на «Сосьете мутуале», куда они по официальной версии и должны были попасть. По моим подсчетам, я могла выиграть около четырех-пяти часов – этого достаточно, чтобы сесть на поезд «Евростар» до Парижа. Не дальше. Он может воспользоваться своим положением в финансовой полиции, и если у него возникнут подозрения, то меня остановят на границе. Но зато он ничего не знал о ван Донгене, преспокойно ожидавшем меня в банковском сейфе за городом. Это будет моя страховка. Я съездила на вокзал Сент-Панкрас и купила билет первого класса в один конец за наличные, а потом оставила его в камере хранения в соседнем магазине (380 метров от вокзала, если верить полезному веб-сайту), чтобы забрать на следующий день после продажи. Нельзя было рисковать, да Сильва мог найти билет среди моих вещей, если бы решил разнюхать, как обстоят дела. И что потом?

Об этом я особо не думала, поскольку дата просмотра картины неумолимо приближалась и я все время думала то о мужчине, гниющем в албанской земле, то о Сальваторе, копающем для меня могилу. По ночам я видела во сне накрашенные губы Маккензи Пратт, движущиеся, словно жвала богомола. Но мне надо было просто как-то дожить до аукциона. Что же до Руперта, то он уже потирал ручонки, предвкушая жирный куш, который оторвет аукционный дом, поэтому совершенно забыл свою минуту сомнения, хотя я на всякий случай больше в его присутствии никогда не закуривала.

Однако я оказалась права, опасаясь Маккензи Пратт. Первый удар она нанесла в форме авторской колонки, которая появилась в «Гардиан» за два дня до просмотра. Пратт в статье называли уважаемым искусствоведом международного уровня, а суть колонки сводилась к тому, что «Британские картины» не имеют права продавать «предполагаемого» Гогена по той причине, что он был расистом, эксплуататором и колониалистом, насиловавшим юных полинезийских девушек. Уже через пять секунд все нищие кулацкие подпевалы Интернета вопили, что картину нужно отозвать с торгов. Некоторые даже предлагали бойкотировать аукцион, хотя, как заметил в разговоре со мной в тот вечер за столиком в «Айви клаб» Чарльз Иглз, об этом беспокоиться не стоит, потому что люди, пишущие в «Твиттере» о том, что аукционный дом является отвратительным бастионом привилегированной элиты, в любом случае не могут себе позволить даже самый дешевый из выставленных на аукцион лотов. По мнению Чарльза, весь этот скандал мог сказаться на продаже исключительно положительно.

Однако Маккензи была твердо намерена убрать «Девушку с веером II» и на колонке в газете не остановилась. Я как раз раскладывала одежду на постели в люксе «Клариджа», выбирая наряд для просмотра, когда позвонил Руперт:

– Элизабет? Простите, что побеспокоил вас. Не могли бы вы приехать ко мне в офис? Боюсь, дело серьезное.

Я как раз пыталась выбрать между платьем-миди с открытой спиной от «Тиби» и платьем в пол от Лорана Муре, оба цвета слоновой кости. В платье Лорана Муре я немного походила на невесту. Отвечая Руперту, я заставила себя продолжать разглаживать слегка смявшуюся юбку.

– А в чем дело? Какие-то проблемы?

– Можно сказать и так, но я предпочел бы переговорить лично.

– Как это загадочно, Руперт! – кокетливо отозвалась я, но он холодно заявил мне, что будет в офисе через пятнадцать минут.

– С утра мне позвонил Соломон Мэтис.

– Мэтис? Зачем?

Мэтис – человек серьезный, куратор Музея королевы Софии в Мадриде, где он проводил большую ретроспективу работ Гогена два года назад.

– Сказал, что ему позвонила Маккензи Пратт.

– Продолжайте, – ответила я, чувствуя, как внутри все сжалось.

– Соломон сказал, что она позвонила не только ему, но и многим другим экспертам, и сообщила, что ваша картина – подделка.

Ваша картина. Значит, теперь уже не «наша», а «ваша». Изменение первой согласной – верный признак того, что крыса готова бежать с тонущего корабля.

– Не понимаю, в чем дело, Руперт. Мисс Пратт даже не видела картину.

– Не видела, зато видела вас. В Фолькванге в Эссене. Говорит, что вы фотографировали «Девушку с веером». И с вами был некий китайский коллега.

– Только не говорите, что вы не знали о том, что я была в Эссене! Я писала об этом в своем исследовании. Разумеется, мне необходимо было самой увидеть единственную известную версию картины. Думаю, мы оба понимаем, куда клонит мисс Пратт.

Понятно куда: Китай, особенно Пекин, – основной центр талантливых художников, изготавливающих подделки. Маккензи ударила точно в цель.

– Давайте не будем говорить о вызывающем и крайне непрофессиональном поведении мисс Пратт. Она все же коллекционер, а не специалист. Руперт, я обратилась к вам с лучшими намерениями. Рассказала вам о том, почему считаю, что эта картина является подлинником работы Гогена, и отдала ее вам и специалистам «Британских картин» на экспертизу, чтобы вы проверили мою гипотезу. И это вы, а не я сочли картину подлинником!

– Конечно, Элизабет, конечно, я вовсе не хотел…

– Мисс Пратт, – перебила его я, – имеет идеологические возражения против Гогена и открыто высказывает их. Если вы серьезно относитесь к ее грязным инсинуациям и они для вас важнее мнения ваших собственных специалистов, у вас нет выбора. Отзовите картину.

– Я совершенно не собирался…

– Просто отзовите ее, и все! Моя репутация как арт-дилера, конечно, не имеет такого веса, как репутация аукционного дома, однако я должна заботиться о себе. Не сомневаюсь, мой клиент меня поддержит, и если у вас есть хотя бы малейшее сомнение в подлинности картины, ее необходимо немедленно снять с аукциона!

Я была уверена, что Руперт не примет мое предложение. Просто-напросто картина могла потенциально принести «Британским картинам» огромную прибыль, к тому же снятие картины с аукциона крайне негативно скажется на их репутации. Моя готовность отозвать картину только укрепила его уверенность в невозможности такого варианта.

– Послушайте, Руперт, – сказала я чуть мягче, – эта Пратт занимается охотой на ведьм. Неужели вы опуститесь до ее уровня? Станете оценивать работы художника по его личной жизни? Я знаю, что на аукцион выставлен ее Утрилло. Для вас это важный художник. Хорошо, пусть она имеет свою точку зрения. Ей шлея под хвост попала, она считает поведение Гогена аморальным – алкоголик, сифилитик, женился на тринадцатилетней, ну и что? Картина остается картиной.

– Завтра она будет на просмотре, – задумчиво отозвался он.

– Тем лучше. Мы же все взрослые люди, так? Я так понимаю, что она не угрожает снять свою картину с аукциона, правильно? Думаю, можно посмотреть, где начинается и где заканчивается ее принципиальность. Так что, если вы не настроены снимать с торгов «Девушку с веером II», просто не делайте этого, вот и все.