1412 Конечно, именно медицинский психолог в силу своих занятий первым выявляет недостатки и пороки эпохи, ведь он первый вынужден иметь дело с их последствиями. Лечение неврозов представляет собой в конечном счете не техническую, а моральную процедуру. Разумеется, возможны временные решения технического характера, но они никогда не приводят к установлению такого этического отношения, которое можно было бы признать настоящим лекарством. Хотя каждый сознательный акт есть шаг вперед на пути к индивидуации, к обретению «целости» личности, эта цельность попросту немыслима без ответственного, то бишь морального взаимоотношения частей целого (а конституция любого государства немыслима без согласия граждан). Итак, перед нами встает этическая проблема, и задача психолога состоит в первую очередь в том, чтобы дать верный ответ – или помочь пациенту его найти. Нередко это утомительный труд, поскольку тут недопустимы интеллектуальные упрощения и следование каким-то моральным рецептам; тут требуется тщательное наблюдение за внутренними и внешними условиями жизни, тут необходимы терпение и время, чтобы постепенно проявились цель и направление, за которые пациент сможет взять на себя ответственность. Аналитик знает, что этические затруднения всегда в высшей степени индивидуальны; снова и снова ему приходится убеждать себя в том, что коллективные правила поведения обыкновенно предлагают временные решения, но никогда не оказываются теми поворотными моментами, которые меняют жизнь человека. Как справедливо указывает автор: «Многообразие и сложность ситуации не позволяют нам составить сколько-нибудь строгие теоретические правила этического поведения».

1413 Более того, выведение этических правил фактически невозможно, поскольку мы едва ли в силах назвать хотя бы одно такое правило, которое не пришлось бы отменять при изменении тех или иных условий. Даже простое утверждение «Сознательное действие является благом» обладает лишь ограниченной ценностью, поскольку мы нередко наблюдаем, как сознательное действие влечет за собой наихудшие возможные последствия. Поэтому я сам признаю «старую этику» обязательной только до тех пор, пока отсутствуют доказательства ее вредного воздействия, а при первых же признаках опасности заявляю, что возникает первоочередная задача[245], решение которой бросает вызов человеческой личности и требует максимума внимания, терпения и времени. По моему опыту, решение всегда будет индивидуальным и полезным только для конкретного субъекта. В этой ситуации ко всем размышлениям, которые автор книги подвергает рассмотрению, следует отнестись крайне серьезно. Несмотря на их субъективную природу, перед нами очевидно коллективные понятия. Эти размышления постоянно воспроизводятся на практике (усвоение бессознательных содержаний тому способствует), и отсюда с необходимостью следует, что, вопреки индивидуальным различиям, им присущи определенные общие черты и закономерности, которые позволяют все-таки составить некоторое число правил. Я сам не считаю любое из указанных правил непогрешимо верным, потому что оно вполне может оказаться ошибочным. Вот почему усвоение бессознательного столь затруднено: нам приходится учиться мыслить антиномиями и не забывать о том, что всякая «конечная» истина превращается в антиномию, если мыслить последовательно. Все наши утверждения о бессознательном суть «эсхатологические» истины, то есть пограничные выводы, которые описывают частично постигнутый факт или ситуацию и потому имеют лишь условное значение.

1414 Этические проблемы, которые невозможно разрешить, исходя из коллективной морали или «старой этики», представляют собой конфликты долга, иначе они не были бы этическими. Я не разделяю оптимистическое утверждение Фридриха Теодора Фишера[246], будто мораль всегда самоочевидна, однако придерживаюсь мнения, что при изучении любого сложного вопроса необходимо учитывать его моральную сторону, чтобы избежать вытеснения или обмана. Тот, кто обманывает других, обманывает сам себя, и наоборот. Этим путем ничего не добиться, а менее всего возможно присоединение и усвоение тени. Ведь усвоение тени предъявляет высочайшие требования к нравственности человека, ибо «принятие зла» означает не что иное, как сомнения в основах морального существования, из-за чего требуются принципиальнейшие решения. Алхимическое изречение «Ars totum requirit hominem»[247] в особенности справедливо для усвоения содержаний бессознательного, и этот процесс алхимики в свое время фактически предвосхищали символически. Значит, решение будет удовлетворительным только в том случае, если оно подразумевает психику целиком. Но это невозможно, если сознательный разум продолжит отвергать бессознательное, если при исполнении желаний продолжат пренебрегать возможными последствиями, если действия перестанут подвергать моральной оценке.

1415 Не будем забывать и о том, что моральный закон – не просто нечто, навязанное извне (вроде нравоучений брюзгливого старика). Напротив, он отражает психический факт. В качестве регулятора действия он соответствует заранее сформированному образу, модели поведения, архетипической по своей сути и глубоко укорененной в человеческой природе. У него нет фиксированного содержания; он представляет собой конкретную форму, которую может принять любое количество различных содержаний. Для одного индивидуума «хорошо» убивать тех, кто думает иначе, чем он сам; для другого высшим убеждением является терпимость; для третьего будет грехом свежевать животное железным ножом; для четвертого окажется проявлением неуважения наступить на тень вождя. Главным для всех названных правил выступает religiose observare («тщательное рассмотрение»[248]), которое предполагает моральное усилие, необходимое для развития сознания. Слова Иисуса из Codex Bezae (см. Лк. 6:4) предельно ясны: «Человек! Если ты знаешь, что делаешь, ты благословен, но, если не знаешь, ты проклят как преступивший закон»[249].

1416 То есть можно определить «новую этику» как развитие «старой этики» и дифференциацию внутри нее, причем в настоящее время это все наблюдается лишь у тех необычных личностей, которые, движимые неизбежными конфликтами обязанностей, стремятся привести сознательное и бессознательное в соответствие друг другу.

1417 Поскольку этика представляет собой систему моральных требований, отсюда следует, что любые новшества внутри или вне этой системы также будут носить характер предписания «ты должен». Но психическая ситуация, к которой применимо это предписание, настолько деликатна и затруднительна для понимания, что поневоле возникает вопрос, а кто, собственно, сможет выдвинуть требования такого рода. Между тем в них вообще нет необходимости, поскольку этически мыслящий человек, попавший в подобную ситуацию, уже стоит перед выбором; он слишком хорошо осознает, что не существует коллективной морали, которая могла бы избавить его от этого выбора. Не будь ценности «старой этики» усвоены, что называется, самим его нутром, ему и вовсе не пришлось бы выбирать. Возьмем в качестве примера общезначимую заповедь: «Не лги». Что делать, если, как часто случается с врачами, когда выясняется, что сказать правду или скрыть ее равносильно катастрофе? Тот, кто не стремится всемерно приблизить катастрофу, не может избежать убедительной лжи, ведомый психологическим здравым смыслом, готовностью помочь, христианским милосердием, уважением к судьбам ближних – короче говоря, этическими мотивами, столь же, если не более сильными, чем те, которые заставляют говорить правду. Нам свойственно утешать себя тем доводом, что мы поступаем так во благо