— Вот скоро и узнаем, — отвечаю равнодушно, а у самой при мысли о полете на спине дракона в животе начинает противно ныть.

Кеган является во двор за пять минут до положенного и, ни слова не говоря, обращается в истинную форму. Невольно отступаю, когда огромная шипастая голова склоняется ко мне и подталкивает на подставленное крыло. Боги, Брейди не шутил?! И тут же понимаю: Грейнн. Конечно же, байниан уже успела провести со своим избранным немало времени наедине и, видимо, показала ему настоящий полет.

— Ну, полезли, что ли? — тяжело вздыхает мой спутник. — Если не передумала.

Приходится стиснуть зубы и вскарабкаться к гребню. Только не смотреть вниз, только не смотреть! Изо всех сил цепляюсь за шип перед собой, прижимаюсь к нему всем телом, сзади неразборчиво бранится Брейди, отыскивая место поудобнее. Кеган дожидается, когда мы оба замрем неподвижно, потом взмахивает крыльями и плавно поднимается в воздух.

От страха всё тело сковывает, я боюсь даже вдохнуть сильнее обычного, кажется, что всего одно неловкое движение — и я сорвусь в пустоту. Но минута проходит за минутой, воздух поет, рассекаемый мощными крыльями, я постепенно привыкаю к плавному покачиванию, подъемам и скольжениям. Осторожно открываю глаза, выглядываю из-за гребня Кегана. Перед нами редкие клочья облаков, далеко внизу — изумрудные склоны, местами покрытые яркими пятнами цветущего вереска, над головой — бездонная, как океан, синева.

Оцепенение понемногу проходит, я даже решаюсь немного отодвинуться назад, чтобы сесть удобнее. Кеган чутко реагирует на мое движение, я угадываю это по внезапному напряжению могучих мышц. Крылья ардере на минуту застывают настолько неподвижно, что вздумай я по ним прогуляться, это было бы не сложнее, чем ступить на сияющую льдом поверхность реки. Впрочем, убедившись, что никаких глупостей я не собираюсь совершать, игниалас вновь равномерно набирает высоту.

Руины разрушенного города мы замечаем одновременно.

— Смотри, наверное, нам туда, — Брейди указывает рукой на обширное пространство, до того скрытое за горной грядой. — Боги, да этот город огромен! И сколько же таких было?!

Кеган не спешит приземляться, сперва трижды облетает развалины, выбирая самое безопасное место из всех возможных. Наконец, решив, что посреди огромной площади почти в самом центре нам ничего угрожать не будет, плавно опускается на растрескавшиеся плиты.

Брейди спрыгивает на землю первым, помогает слезть мне, затем Кеган меняет обличье. Ардере хмурится и бросает тоскливые взгляды на груды битого камня, уже сильно поросшие травой и деревьями.

— И что будете искать? — спрашивает он хмуро.

— Память.

Медленно идем к развалинам, углубляемся в то, что осталось от некогда широких улиц. Разговаривать никого не тянет, наоборот, мы настороженно вслушиваемся в тишину, словно можем разбудить навсегда замолчавшие голоса прошлого.

Даже сейчас, спустя столько веков, тут ощущается боль давней трагедии. Обрушенные стены, провалы окон, разбитые мосты, изрытые трещинами и разрушенные корнями деревьев дороги. В домах с проваленными крышами еще можно найти обломки мебели и посуды, но ни книг, ни картин, ни гобеленов не осталось — все истлело и осыпалось прахом. Наверное, в давние годы город был великолепен, но сейчас превратился в царство птиц и мелких грызунов. Животные настолько привыкли к своему уединению, что не спешат разбегаться при виде двуногих, не чувствуют в нас угрозы.

— Тоскливо-то как, — бормочет Брейди. — Жутко. Я не из пугливых, но тут прошла смерть, а я не хочу тревожить тех, кто и так не может найти покоя.

— Здесь не осталось ни людей, ни ардере, — негромко отзывается Кеган. — Павших предали огню, а живые ушли по своей воле.

— Ты прилетал сюда прежде?

— Нет. Незачем было. Но историю знаю. Столица пала задолго до окончания войны, люди более десяти лет считали её своим главным городом, гордились, что владеют подобной красотой.

— Это столица? — хватаюсь за внезапно мелькнувшее воспоминание.

— Наш самый древний город. Кригке. По его подобию строились все остальные. Даже дворец, в котором вы живете, — это воспоминание о главной резиденции владык древности.

– Тогда тут должен быть храм Прародителей, — я оглядываюсь, пытаясь понять, в какую сторону идти.

— Там, — Кеган, верно поняв мой интерес, указывает рукой на возвышение. — Мы почти на месте.

Разрушенный храм действительно оказывается совсем рядом. Ардере сперва осматривает его сам, потом, убедившись, что ничего на головы нам падать не собирается, позволяет подойти.

Шаг — и мы оказываемся меж некогда высоких стен. Перекрытий и купола нет и в помине, вместо лавок и колонн — могучие раскидистые деревья. Под ногами — земля и осколки, травы и россыпи мелких бело-золотых цветочков. Но, несмотря на всё это, меня охватывает странное чувство благоговения. На месте алтаря зеленеют заросли самшита, под ними еще можно рассмотреть осколки белого мрамора, хранящего следы рук ваятеля. Уж не это ли — всё, что осталось от изваяний Прародителей?

Присаживаюсь на землю, прикасаюсь к обломкам. От мрамора по ладоням бежит едва уловимое тепло, на коже вспыхивают белые искры. Перед мысленным взором на мгновение возникает образ Праматери-байниан: она стоит, чуть склонив голову к плечу, смотрит на меня своими синими глазами, на бело-мраморных губах трепещет немного печальная улыбка. Праматерь протягивает руку в сторону, указывая на одну из стен. Моргаю — и видение тает, оставив после себя ощущение покоя. Что ж, похоже, я не ошиблась.

— Эй, Лиан, погляди-ка!

Оклик вырывает меня из размышлений.

— Ты, похоже, была права, тут есть на что посмотреть.

Брейди с силой сдергивает пышные заросли хмеля, покрывающие уцелевшую стену. Под ними обнаруживаются выцветшие, но хорошо различимые росписи — сюжеты из легенд и священных текстов.

— Странно, — мужчина отступает на шаг, в задумчивости рассматривает открывшиеся картины. — Все точь-в-точь как в наших храмах на юге.

— Потому что ты не туда смотришь, — я разворачиваюсь к Кегану, требовательно протягиваю руку. — Дайте мне ваш кинжал.

— Зачем? — удивленно уточняет ардере, но отстегивает от пояса ножны и протягивает мне оружие рукоятью вперед.

— А вот зачем, — я примериваюсь к тяжеловатому клинку, а потом со всей силы вонзаю лезвие в потрескавшиеся фрески. По стене во все стороны бегут неровные узоры трещин, но мне этого мало. Удар за ударом я крушу и уничтожаю память о прошлом, о нашем, человеческом прошлом, чтобы узнать правду.

Блеклое крошево осыпается к моим ногам, наполняет воздух пылью, но я уже понимаю, что была права — под этой росписью проступает совершенно другая.

— Твою ж… — раздается за спиной сдавленное шипение Брейди, а в следующий момент мужчина принимается сковыривать фрески голыми руками.

С древней стены на нас смотрят ардере. И в чертах их лиц еще меньше человеческого, чем на любой картинке из увиденных нами ранее книг, зато сюжеты остаются до боли знакомыми: священные сказания о богах. Точнее, прародителях ардере, истинных, первых несущих пламя, подаривших своим детям изменчивые лики.