Перед нашими глазами — дороги, созданные богами, соединяющие бесчисленное количество иных миров. Руны, которые даже Кеган прочесть не в силах, настолько они старше привычного для игниалас языка.

Кинжал выскальзывает из ослабевшей руки, со звоном падает на камни, но мне уже всё равно. Всё, во что я верила, всё, что хранила в своем сердце как единственную нерушимую истину, оказывается тонким налетом пыли на тысячелетней истории ардере.

Со звоном рвется последняя ниточка, связывающая меня с прошлым, а на смену ей не приходит ничего. Пустота. Холодная, черная, беззвучная, равнодушная. Пение птиц, ласковая игра солнечных лучей — всё это отступает, тает где-то вдали. Меня пробирает озноб, я обхватываю себя за плечи, пытаясь унять дрожь, и оседаю на землю, мысленно повторяя про себя две фразы.

Дорнан сказал правду.

Риан солгал.

* * *

Обратного полета я почти не запоминаю. Кеган не пытается заговорить со мной, Брейди же отступает после нескольких бесплодных попыток. Только когда под ногами вновь оказываются плиты внутреннего дворика замка алти-ардере, я поворачиваюсь к спутникам:

— Мне жаль, Брейди. Ты был прав, а я ошибалась, — вот и всё, на что мне хватает сил. — Мне жаль, Кеган, прости меня за всё, что я говорила и думала о твоем народе. Вы в праве ненавидеть нас после всего, глупо спорить с очевидным.

— Вы ни в чем не виноваты, госпожа. Как и никто из ныне живущих людей. И… мы не ненавидим вас, Лиан.

— Знаю, хотя могли бы. И от этого еще тяжелее.

— Глупости, — веско говорит ардере. — Вина разрушает, а наша задача — научиться созидать. Иногда это сложнее, чем кажется, но я верю, что вы справитесь, — он внезапно склоняется передо мной, — и от всего сердца верю, что вы станете прекрасной женой владыки и нашей госпожой.

Киваю, закусив губы, даже выдавливаю из себя улыбку, и только спустя некоторое время, укрывшись за дверьми собственных покоев, даю волю чувствам и вою от боли и унижения, уткнувшись в подушку.

Меня предали. Обманули. Превратили в послушную куклу, пропитав ненавистью, как дрова для костра маслом. Одна искра — и пожар будет уже не остановить, а гореть в этом огне не только мне, но и всем людям, живущим за Стеной.

Зачем? Не знаю.

Но знаю, что с этого момента больше не желаю верить в ложь.

И не стану служить тем, кто сеет ненависть.

* * *

К завтраку я спускаюсь наравне со всеми. Улыбаюсь, отвечаю на ничего не значащие вопросы. Ловлю себя на мысли, что мне совершенно все равно, смотрят ли на меня косо или, наоборот, пытаются всеми силами заручиться расположением. Былые дрязги кажутся мелкими и несущественными в сравнении с действительно важными вещами!

Возвращаюсь к себе, Лили нет, зато на кровати обнаруживается еще одна записка. Снова без подписи, имен или других явных знаков, но сомнений нет: рукой Риана мне оставлена не просьба, а практически приказ.

«Там же, сегодня, после полудня».

Кулаки сжимаются сами собой, пальцы мнут ни в чем не повинную бумагу, а ярость — глухая, душная, вязкая — ударяет в виски острыми иглами. Киссаэр хочет видеть меня? Возможно, увидит. Только издали и на следующей церемонии передачи силы, куда я приду как законная супруга алти-ардере. Быть может, к тому времени я остыну настолько, что смогу не кривиться при виде серых одежд жрецов. Но, говоря откровенно, забыть и простить ложь, что годами пропитывала мой разум, будет не так-то просто.

Впрочем, сперва мне надо вновь нащупать землю под ногами. Риан не сможет меня заставить сделать хоть что-то против моего желания, ему нет хода на север, его воля тут ничего не значит. Стена будет хранить меня от прошлого, от собственных ошибок и заблуждений, если я буду аккуратна и сохраню в тайне то, что могло бы свершиться, но не свершится по моей воле никогда.

Без малейшего колебания скармливаю записку равнодушному огню. Сегодня у меня есть более срочные дела, чем визит к старьевщику.

Дожидаюсь, пока Лили, покончив с обычными утренними хлопотами, заглянет в комнату.

— Скажи, ты не знаешь, где мне найти Айонея?

— Сехеди? — удивленно переспрашивает она. — Я думала, вы терпеть друг друга не можете и стараетесь избегать лишних встреч.

— Он друг и поддержка Дорнана, он нужен алти-ардере. Я не хочу становиться между ними.

— Лхасси зол на вас, — осторожно замечает служанка. — Уверены, что он станет вас слушать?

— Нет. Но попробовать я должна.

Айонея мне приходится ждать довольно долго: в храме вовсю идет подготовка к церемонии, и посторонних туда просто не пускают. Лили тихонько поясняет, что свадебный обряд у ардере — это почти священнодейство, завязанное на потоках силы. Если брак заключается между равными, всё проходит проще, но будущим женам и мужьям из людей придется впервые в жизни принять и ощутить магию во всей её мощи.

Сехеди всё же находит для меня минутку и появляется на ступенях. Величественный, уверенный в себе, с гордой осанкой, острым, хищным взглядом. По рунам, украшающим его руку, струится голубоватое свечение. Если он остается таковым, даже лишившись истинной формы, то каким мог быть пик его славы?

— Почтенный Айоней, — я первой склоняю голову и не спешу поднимать взгляд, пропуская три удара сердца — маленький, но заметный признак почтительности.

— Госпожа Лиан, — его голос, как и следовало ожидать, холоден и равнодушен. — Не ожидал такой скорой встречи. Чему обязан?

— Скорее это я обязана. Хочу принести вам извинения.

Служитель Прародителей недоверчиво хмыкает:

— Даже любопытно, за что именно.

— За то, что обвинила вас во лжи, что усомнилась в вашем праве говорить от имени Прародителей. За непочтительность, самоуверенность и дерзость. И за то, что отказывалась видеть правду.

Айоней удивленно вскидывает брови, потом прищуривается, впивается в меня взглядом. Я снова чувствую, как его магия касается моих мыслей. Но в этот раз не закрываюсь и не бегу, позволяя ему прочувствовать все мои эмоции такими, каковы они есть.

— Странно, — тянет он в задумчивости. — Ты ведь не лжешь. Искренна настолько, что я почти поверил. Однако с чего бы такие перемены? Неужто желание стать женой алти-ардере так сильно меняет тебя?

— Я и сама не знаю наверняка. Но теперь уверена в том, что поспешила, осудив вас и всех прочих, не зная правды.

Он легко хмыкает:

— Дорнан рассказал тебе, да? Про войну, Стену, наверняка и про сотворенных, вроде меня? Конечно… Надеюсь, обойдемся без показательного сочувствия? Не выношу жалости, — он и впрямь не выглядит тем, кто нуждается в утешении. — Алти-ардере полагает, что однажды ему удастся достучаться до умов и сердец людей. Наивно, но, быть может, его целеустремленность и даст результат в далеком, очень далеком будущем.