– Сколько раз этот человек, в имени которого вы не уверены, приходил к Мэри?

– Один.

– Когда это случилось?

– Вчера вечером.

– Он надолго задержался?

– Минут на двадцать, я бы сказал.

– И вы думаете, он придет снова?

– Нет.

– Почему?

– Он уехал из страны.

Последовало короткое молчание. Я чувствовал, как ее взгляд шарит по моему лицу, но сомневаюсь, что в тот миг мог бы смотреть на нее, даже если бы она держала в руке пистолет.

– Мистер Рэймонд, – наконец заговорила мисс Элеонора изменившимся тоном, – когда я видела вас в последний раз, вы сказали, что попытаетесь вернуть мне положение, которое я когда-то занимала. Тогда я не хотела, чтобы вы это делали, и не хочу этого сейчас. Не могли бы вы хоть немного осчастливить меня заверением, что бросили или бросите столь безнадежную затею?

– Это невозможно! – категорическим тоном ответил я. – Я не могу отказаться от этого. Мне жаль вас огорчать, но вам следует знать, что я, пока живу, не откажусь от надежды восстановить справедливость.

Она подняла руки в безнадежной мольбе. В угасающем пламени камина это выглядело невыразимо трогательно, но я был непоколебим.

– Я никогда не смогу смотреть людям в глаза и не прощу себе, если исключительно из-за собственной слабости не воспользуюсь священным правом спасти благородную женщину от незаслуженного бесчестья. – Видя, что отвечать на это мисс Элеонора, скорее всего, не будет, я шагнул к ней и сказал: – Быть может, есть какая-то услуга, которую я мог бы вам оказать, мисс Ливенворт? Возможно, вы хотите, чтобы я передал записку или совершил поступок, который был бы вам приятен?

Подумав, она ответила:

– Нет. У меня только одна просьба, но ее вы отказались исполнить.

– Из самых бескорыстных побуждений, – возразил я.

Она медленно покачала головой.

– Вы только так думаете. – И прежде чем я смог ответить, добавила: – Но я хотела бы попросить вас о небольшом одолжении.

– О каком?

– Если что-то выяснится, если найдут Ханну или… или зачем-то понадобится мое присутствие… вы не оставите меня в неведении? Если случится худшее, вы сообщите мне? Обещаете?

– Обещаю.

– А теперь спокойной ночи. Миссис Вили возвращается, и вряд ли вы хотите, чтобы она застала вас здесь.

– Да, – сказал я.

И все же я не ушел. Я стоял и смотрел, как отблески огня в камине играют на ее черном платье, пока мысль о Клеверинге и долге ледяными тисками не сжала мое сердце. Я направился к двери, но на пороге остановился и обернулся. О дрожащее, умирающее пламя! О сгущающиеся, растущие тени! О эта поникшая фигура, закрывающая лицо руками! Я вижу их снова и снова, я вижу их во сне, а потом наступает темнота, и в блеске газовых фонарей я, одинокий и печальный, спешу по улице к своему уединенному жилищу.

Не раз надежда исчезала там, Где все успех сулило, – и сбывалось, Где верным лишь отчаянье казалось[23].

Уильям Шекспир. Все хорошо, что хорошо кончается

Говоря мистеру Грайсу, что жду лишь подтверждения одного факта, чтобы безоговорочно отдать дело в его руки, я имел в виду доказательство или опровержение предположения о том, что Генри Клеверинг прошлым летом гостил на одном водном курорте с Элеонорой Ливенворт.

Таким образом, когда на следующее утро у меня в руках оказалась гостевая книга гостиницы «Унион» в Р**, я лишь огромным усилием воли смог обуздать нетерпение. Впрочем, неведение мое не было долгим. Почти сразу я наткнулся на его имя, написанное на полстраницы ниже имен мистера Ливенворта и его племянниц, и какими бы ни были чувства, вызванные таким подтверждением моих подозрений, я осознавал тот факт, что стал обладателем важной зацепки, которая могла привести к разгадке ужасной тайны, вставшей предо мною.

Поспешив на станцию, я послал телеграмму с просьбой прислать человека, обещанного мне мистером Грайсом, и, получив ответ, что он не сможет оказаться здесь раньше трех, направился к мистеру Монеллу, нашему клиенту, который жил в Р**. Я застал его дома и во время нашего разговора, продлившегося два часа, выдержал суровое испытание: мне нужно было изображать непринужденность и интерес к его рассказу, тогда как сердце мое тяготилось первым разочарованием, а разум пылал, возбужденный насущной работой.

На станцию я прибыл как раз к приходу поезда. До Р** ехал всего один пассажир, живой молодой человек, внешность которого настолько отличалась от данного мне описания В, что я сразу решил: это не тот, которого я ищу. В разочаровании я отвернулся, но он подошел ко мне и протянул карточку, на которой был начертан один-единственный знак «?». Но даже тогда я не мог заставить себя поверить, что передо мной самый ловкий и успешный из агентов мистера Грайса, пока не заглянул ему в глаза и не увидел в их глубинах такой яркий, притягательный блеск, что все сомнения покинули меня, и, кивнув в ответ, я удовлетворенно произнес:

– Вы очень пунктуальны. Мне это нравится.

Он снова коротко кивнул.

– Рад, что вам это нравится, сэр. Пунктуальность слишком доступная добродетель, чтобы ею не обладал человек, желающий продвинуться по службе. Но какие будут указания, сэр? Поезд из города отходит через десять минут. Нельзя терять времени.

– Поезд из города? Зачем он нам?

– Я думал, вы захотите сесть в него, сэр. Мистер Браун, – произнеся это имя, он выразительно подмигнул, – как только встречает меня, сразу начинает собираться домой. Но дело ваше, я не настаиваю.

– Я намерен делать то, что уместнее всего в данных обстоятельствах.

– В таком случае возвращайтесь домой как можно скорее.

И он в третий раз кивнул – резко, подчеркнуто деловито и решительно.

– Я вас покину, если буду знать, что сведения вы будете передавать сначала мне, что вы работаете на меня и ни на кого другого, и наконец, что вы будете хранить молчание, пока я не разрешу вам говорить.

– Слушаюсь, сэр. Когда я работаю на «Брауна и Ко.», я не работаю на «Смита и Джоунса». Можете на меня рассчитывать.

– Хорошо. Тогда вот указания.

Он взглянул на листок, который я осторожно протянул ему, вышел в зал ожидания и бросил его в печь, вполголоса промолвив:

– На всякий случай, вдруг со мной случится апоплексический удар или еще что-нибудь.

– Но…

– О, не волнуйтесь, я ничего не забуду. У меня крепкая память, сэр. Со мной перо и бумага не нужны.

И издав короткий, быстрый смешок, как раз такой, какой можно было ожидать от человека его внешности и манеры разговаривать, он прибавил: