Тем вечером Тим пригласил с собой Сьюзан, которая работала в посольстве секретарем. Компания веселилась на всю катушку, вероятно, перебирая с водкой, чтобы не ударить в грязь лицом перед русскими, сидящими за соседним столом. Слишком поздно покинув ресторан, американцы направились к своим машинам, на ходу прощаясь друг с другом. Смеясь, они подшучивали над Тимом, который успел потанцевать с какой-то толстой русской дамой, решившей, что он прекрасный танцор. Тим завел свои “Жигули” и включил передачу, чтобы тронуться с места, но задние колеса закрутились вхолостую. Он подумал, что под ними лед, потому что на дворе была зима, однако, высунувшись из машины, увидел лишь сухой асфальт. Он снова попробовал тронуться, но ничего не вышло.

Вместе с другими американцами, заметившими, что он никак не может совладать с машиной, они обнаружил толстый провод, который тянулся от старого фонарного столба к задней оси его “Жигулей”. Нажимая на газ, он фактически тянул столб за собой. Вся компания расхохоталась — всем было известно, что у Тима часто возникают необычные проблемы. Провод отвязали, и Тим поехал домой, не переставая смеяться по пути. Когда он рассказал нам эту замечательную историю, мы согласились, что только сотрудники группы наружного наблюдения могли так добродушно над ним подшутить. Тим умел смеяться над собой, а это важное качество для руководителя.

Когда летом 1976 года Джек покинул Москву сразу после встречи с Тригоном, мы поняли, как въедливо он контролировал все аспекты подготовки операций по доставке пакетов. Мы с Нилом внимательно следили, чтобы ничего не забыть. График доставок не давал нам права на ошибку. По вечерам и выходным я искала новые места для тайников. Если вечером мне предстояло отправиться на задание, я просматривала все поступавшие в офис телеграммы в обед, а затем еще раз, в 18:00. Чувствуя себя в ответе за работу с Тригоном, я по два раза перепроверяла содержимое его пакетов.

Мне не нравились новые коллеги и оперативник, приехавший на смену Джеку. Мне казалось, что у них нет ни сил, ни желания выйти на улицу и учиться оперативной работе в Москве. Возможно, они понапрасну рисковали и срезали углы, не слишком скрываясь при поиске новых мест для закладок и проверке старых под пристальным вниманием слежки. Мне было сложно смириться с произошедшими в офисе переменами. Я хорошо ориентировалась в городе, знала свою оперативную среду и всегда оставалась настороже, замечая все необычное. Когда меня спрашивали, я делилась с новыми офицерами информацией о некоторых районах города, хотя слежки за мной по-прежнему не было. Как правило, я не давала комментариев, если только ко мне не обращались за советом. Мне пришлось долго и усердно работать, чтобы научиться вести оперативную деятельность в Москве, и ценнее всего был собственный опыт. Никто не мог объяснить этого в теории.

Мы готовились к доставке нового пакета, который Тригон должен был получить в середине сентября 1976 года. В нем лежал новый график коммуникаций, новая ручка с ядом, опять привезенная в ручной клади в Москву, новая идентичная ручка с миниатюрным фотоаппаратом и кассеты пленки к нему. Нил снова аккуратно положил все это в тайник, замаскированный под полено.

Накануне запланированной даты доставки Тригон поставил машину на “Парковке”. Увидев этот сигнал, мы обрадовались, что в его жизни ничего не изменилось. Мне не терпелось следующим вечером осуществить закладку пакета на объекте “Лес”. Теперь я была самой опытной в таких операциях и научилась работать на улице и вести себя естественно, не совершая никаких подозрительных действий. Но стоило мне подумать, что и в этот раз все пойдет по накатанной, как случилось нечто неожиданное.

Я шагала по загруженному Кутузовскому проспекту к мемориальному парку Победы на Староможайском шоссе в восточной части Москвы[3]. Осенью темнело раньше, что играло мне на руку, но при этом вечера были холодными и влажными. Я волновалась не меньше, чем при прошлых доставках пакетов Тригону, которыми занималась на протяжении последних девяти месяцев. Внутри у меня все бурлило.

Подходя к тротуару, я увидела машину, которая повернула в мою сторону с односторонней дороги, идущей через парк. По собственному опыту я знала, что в этот поздний час машин в парке почти не бывает, а потому сразу насторожилась. Перебирая в голове возможные варианты, я подумала, что для меня вполне могли устроить засаду. Если агента арестовали, теперь офицеры КГБ ожидали, когда я попаду в ловушку, оставив пакет в условленном месте. Это был разведывательный автомобиль, который искал именно меня.

Уняв панику и успокоив скачущие мысли, я не стала смотреть на приближающуюся машину. Она не замедляла ход, и это был хороший знак. Я слышала, что раньше во время арестов офицеры КГБ выпрыгивали из тормозящей машины и хватали офицера ЦРУ. Фары этой машины не горели, но в Москве в этом не было ничего удивительного, потому что при движении обычно использовались только габаритные огни. Такая практика сохранилась со времен Второй мировой войны, когда русские специально затемняли улицы, чтобы немецкие самолеты не могли найти границы города.

Машина была черной “Волгой” — такой же, как у Тригона. Я бросила взгляд на передний номер и увидела на белом фоне черные буквы “МКГ”, но цифры разглядеть не смогла. Номер показался мне знакомым. Неужели это был Тригон? Я мельком глянула на пассажирское сиденье — там сидела блондинка, волосы которой были собраны в конский хвост. В полумраке мне было сложно рассмотреть водителя, но за рулем точно сидел темноволосый мужчина. Когда машина обогнала меня, я увидела задний номер. Это был Тригон. Сердце вдвое быстрее забилось у меня в груди от внезапного прилива адреналина.

Ему еще не полагалось быть здесь, и уж точно не с какой-то женщиной в машине. Он приехал на час раньше. Мы велели ему четко следовать инструкциям и приезжать вовремя: ни раньше, ни позже. Само собой, мы даже не подумали сказать ему, чтобы он приезжал один. Это было совершенно очевидно.

Габаритные огни подсказали мне, что машина повернула налево, на широкое Можайское шоссе. Я пересекла улицу и пошла по темной тропинке, которая тянулась по парку меж деревьев и кустов, невидимая с тротуара. Я все пыталась понять, почему Тригон приехал раньше. Я шагала по парку, как будто не случилось ничего необычного, но не знала, что и думать. Передо мной встала дилемма. И даже не одна.

Мне нужно было облегчиться, и с этим я ничего не могла поделать. Я отошла в сторонку, чтобы найти укромное местечко, и, пригнувшись, нырнула под низкие ветки, которые так и норовили выколоть мне глаз. На всякий случай я всегда носила в кармане небольшой рулончик туалетной бумаги. Было сложно представить, что приличная, образованная американка присаживается пописать в московском парке, и поэтому, когда коллега-оперативник спросил меня, уверена ли я, что за мной не следили, я едва сумела сдержать смех.

Почувствовав себя лучше, я вернулась к мыслям о Тригоне. Зачем он привез с собой женщину и как это влияло на мой план осуществить закладку этим вечером? Я вдруг поняла, что мне платят большие деньги, чтобы я принимала как раз такие решения. Впрочем, это было далеко от правды: в московском офисе по рангу я была ниже всех оперативников и получала, соответственно, меньше всех.