Как выяснилось впоследствии, самым главным тем вечером оказалось то, что я удостоверилась, что Тригон забрал наш пакет. Зная, как развивались события дальше, я не сомневаюсь, что это сыграло решающую роль.

К нашему огромному сожалению, молочный пакет оказался пуст, что я заподозрила еще в тот момент, когда ощутила его невесомость. Мы решили, что в августе, лично встретившись с Джеком, Тригон передал ему все документы, которые успел собрать. Нас не могло не радовать, что после этого обмена в “Лесу” Тригон вернулся в дело, получив новый график доставок. Теперь у него снова были и миниатюрный фотоаппарат, и ручка с ядом. Другие оперативники шутили, что я ревную его к Хвостатой. Смеясь вместе с ними, я все же подчеркивала, что Тригон верен мне, а ее привез с собой, чтобы объяснить, почему ему вдруг захотелось погулять в столь поздний час.

Мы продолжили гадать, зачем Хвостатая была в “Лесу”, когда связались с отделом СССР в штаб-квартире. Возглавивший его Джек всячески старался поддержать нас, пока мы бились над вопросами, которые оставались без ответа. Не желая отступать от намеченного графика, мы готовились получить следующий пакет от Тригона в октябре, а в ответный пакет включить сообщение, подчеркнув, как важно, чтобы он приходил на объекты один.

В октябре Тригон должен был доставить нам пакет на Ленинских горах. Мы нашли подходящее место, чтобы сделать закладку под наблюдением. Увидев машину Тригона на “Парковке” в 19:00, офицер ЦРУ тем же вечером отправился на объект. Высокие деревья в парке на Ленинских горах отбрасывали густые тени, которые служили ему прикрытием.

Приблизившись к месту закладки в небольшой лощине, оперативник опешил: там лежало полено, которое мы передали Тригону в прошлый раз в “Лесу”. Судя по всему, Тригону удалось заново упаковать его, положить внутрь пленку и записку, а затем закрыть тайник и обклеить место стыка с крышкой землей и листьями — ровно так, как это делал Нил. Оперативник сообщил, что полено прекрасно вписывалось в окружающий ландшафт и не привлекало к себе внимание в темноте среди листвы и деревьев. Тригон был умен и догадался снова использовать полено в идеальном месте. Именно таких действий мы от него и ожидали.

На следующее утро Нил осторожно открыл тайник. Среди миниатюрных кассет нашлась одна катушка 35-миллиметровой пленки, на которую Тригон сфотографировал личное письмо. Он сообщал, что испытывает проблемы со здоровьем: его терзает бессонница, у него выпадают волосы и болит в груди. Он попросил прояснить, какие именно документы нас интересуют. Его явно мучила необходимость вести двойную жизнь. В штаб-квартире нам порекомендовали помочь ему поправить здоровье, включив в декабрьский пакет мультивитамины и какое-нибудь слабое успокоительное.

Аналитик из штаб-квартиры изучил документы, которые Тригон сфотографировал на миниатюрную камеру. К счастью, не изменились ни типы документов, ни качество съемки. Техник из штаб-квартиры, который всегда проявлял его миниатюрные пленки, сказал, что техника соответствует той, что наблюдалась в предыдущих пакетах. В таких оценках мы полагались на штаб-квартиру, потому что ни разу сами не видели проявленную миниатюрную пленку.

В декабре Нил наполнил небольшое полено таблетками, которые, по мнению медиков из штаб-квартиры, могли помочь Тригону поправить здоровье. Как и раньше, я принесла его в “Лес”, где все было засыпано снегом. Полено упало в тень от фонарного столба. Сделав закладку, я решила пойти дальше вперед, вместо того чтобы возвращаться той же дорогой. После прошлого обмена, когда Тригон появился на месте с Хвостатой, я не знала точно, где он ставит машину, ведь он вошел в парк с неожиданной стороны. Мне не хотелось рисковать случайной встречей с ним, а потому я пошла дальше, в сторону высоких многоквартирных домов на Кутузовском проспекте. Я отошла на достаточное расстояние, вернулась обратно по другой стороне проспекта, а затем повторила свой маневр еще раз. Пока я гуляла, мои следы успело замести снегом. Через час я решила, что Тригон уже забрал свой пакет и ушел.

В парке было тихо. Когда на земле лежит снег, мир замолкает — точно так же стихают все звуки, когда надеваешь шумоподавляющие наушники. К счастью, снегопад прекратился, иначе я бы уже была похожа на ходячего снеговика. Поднявшись по тропинке на другой стороне улицы, я подошла к нужному фонарю. Почти не замедляя шага, я поравнялась с ним, прислушиваясь и оглядываясь, чтобы удостовериться, что рядом никого нет.

Убедившись, что я одна, я увидела смятый молочный пакет, на этот раз накрытый темной промасленной тряпкой. Наклонившись, я поместила все это в небольшой черный пакет, который держала в сумочке, вышла на тенистую тропинку и направилась к выходу из парка. Волна адреналина, накрывшая меня, когда я забирала пакет, уже схлынула, и я почувствовала, что замерзла и устала. Мне хотелось домой, но отдохнуть можно было лишь в метро, а до него еще нужно было дойти. На улице никого не было. Когда я вышла из пустынного метро, я по привычке вернулась к машине другим путем. Наконец сев за руль, я заблокировала дверь и с облегчением выдохнула. Я выбилась из сил. Мне пора было лежать в кровати под одеялом. По крайней мере, эта операция обошлась без сюрпризов.

Но молочный пакет опять был пуст. Хотя мы надеялись получить миниатюрные кассеты с текущими сведениями, мы были довольны, что Тригон передал нам пакет. Может, витамины и слабые успокоительные помогут ему расслабиться, восстановить силы и обрести душевный покой. Мы старались не унывать, убеждая себя, что с Тригоном все в порядке, но при этом волновались за него.

Зима 1977 года была очень холодной. В январе и феврале температура часто опускалась до минус 30–40 градусов Цельсия. В свободное время в выходные я каталась на лыжах в густых лесах вокруг Москвы. Ясные дни делали московские зимы терпимыми. Часто я каталась на лыжах вместе со своей подругой Эллен, и нам было хорошо вместе, потому что у нас был примерно одинаковый уровень подготовки. Мы хохотали от души, когда одна из нас падала или беспомощно съезжала с лыжни. Стараясь до полудня выехать из березового леса, мы возвращались ко мне в квартиру, потому что зимой дни были короткими. В такие ясные зимние дни солнце появлялось на горизонте около 9:00, описывало низкую дугу по синему небу и скрывалось из виду к 15:30.

Эллен приезжала из посольства ко мне, и мы без труда помещали лыжи в мои “Жигули”. Их основания лежали у нас в ногах, между водительским и пассажирским сиденьями, а носы тянулись к заднему стеклу. Мы обе купили лыжи в магазине “Стокманн” в Хельсинки, когда только приехали в Москву. Во вторник мы просто сообщили продавцу по телефону наш рост и размер обуви, а в пятницу нам уже прислали заказ. Все подошло идеально, словно было сделано по мерке, и стоило не так уж дорого.

Мы уезжали на пять-десять километров от дома, ставили машину на широкой обочине, надевали лыжи и уходили в лес. Когда мы останавливались на лыжне, чтобы полюбоваться красотой и насладиться спокойствием, я видела иней на ярко-рыжих волосах Эллен, в роду которой явно были ирландцы. Мы катались вдоль бесконечных ровных рядов берез и елей в новых посадках. Время от времени до нас доносилась музыка Чайковского — вероятно, она раздавалась из радиоприемника другого лыжника. Эта идиллия резко контрастировала с унылой, серой жизнью в Москве.