— Маленькая деревушка в приграничье, ее называли «Мала весника»[1].

Деон рассмеялся.

— Она, действительно, была такая маленькая?

— Это второй вопрос, — насупилась я.

— Нет, первый, — подмигнул Деон. — Он входит в вопрос о том, где ты родилась.

— Если тебе нужна полная справка, то деревня состояла из десяти домов и находилась в двадцати километрах от границы королевства.

— Ответ принят, — он примиряюще поднял руку, — твой черед.

— Что случилось с той девушкой?

— Любите вы, девушки, спрашивать про других девушек, — натянуто улыбнулся он. — Мы хотели пожениться, завести ребенка и жить долго и счастливо, как во всех сказках. Но появился мой двоюродный брат, у которого с детства в голове пунктик — отобрать все, что мне принадлежит.

— И он отобрал?

Деон кивнул.

— Через месяц после приезда Леона ко мне в усадьбу она сбежала с ним, оставив мне записку о том, что второй брат оказался намного лучше первого.

— Но все-таки ты был первым? — попыталась улыбнуться. — Но, если ты хранишь снимок, ты все еще любишь ее?

Деон сглотнул и посмотрел мне в глаза.

— Этот снимок был напоминанием о том, что Лилит — это последнее, что Леон смог отнять у меня. С тех пор у меня в жизни не было близкого человека. Ведь иначе Леон пришел бы и забрал его у меня.

Он отвел глаза в сторону, делая вид, что рассматривает вершины холмов. Я продолжала неотрывно смотреть на него. То, что мы находились рядом, успокоило действие зелья, моя голова прояснилась, и я смогла спокойно посмотреть на этого человека. Вечный трудоголик, живущий целью достигать успеха, зная, что родной кузен сделает все, чтобы отобрать это у тебя — не верх ли безумства? Или безумством было обречь себя на одиночество только ради того, чтобы брат не подобрался к этому? Кто он, сын тирана или мечтатель-бизнесмен, умеющий загнивающее графство превратить в пример экономического роста?

— Ты о чем-то задумалась?

— Да нет, — я мотнула головой и взяла его руку в свои, — просто здесь очень красиво.

— В этом ты права, — он положил свою руку сверху, — сила и красота природы всегда вызывали у меня трепет.

— Красиво. Это какой-то известный поэт?

— Только что сочинил.

— Сам? — я высоко подняла брови, ошарашенно смотря на Деона. — Сколько я о тебе еще не знаю! Но мне это нравится, а стихи нужно срочно записать.

Я стала искать глазами то, на чем можно было записать стихи, вспомнила, что салфеток у нас за ужином сегодня нет, и стала перебирать бумаги, которые дала мне Айки, пытаясь найти свободный лист, где можно было бы сохранить первые стихи, которые я услышала от Деона.

— Подожди, — отодвинула я руку, когда Деон потянулся за одним из листов. Он остановился и вопросительно посмотрел на меня. — Ты это видел?

Я передала тот лист, который читала, а сама взялась за следующий. Мельком взглянула на Деона, с его лица исчезла улыбка, губы стали напряжены, глаза сузились, выражая серьезность того, что он читает. Я углубилась в чтение второго листа, и его содержание мне тоже не понравилось.

— Это то, что дали тебе дети? — Деон опустил лист и посмотрел на меня.

— Да, как я поняла их хранила Айка, на некоторых листах есть ее рисунки, а Марти говорил, что это все, что осталось от их матери.

— Кто была их мать?

— Даже не знаю. Я тогда сама была девчонкой. Просто однажды граф привез женщину на сносях с маленьким ребенком, Марти. В тот же день она родила Айку, но умерла при родах.

— Ты была при них гувернанткой, для сирот неизвестной женщины это непозволительная роскошь.

— Все думали, что это была любовница графа, поэтому вопросов особо никто не задавал. Никто из слуг открыто, конечно, не спросил бы, все обсуждали только по вечерам да за закрытыми дверьми.

— Как графиня отнеслась к детям?

— На удивление хорошо. Покупала им одежду, тетради и книги. Меня отправила учиться сразу же, как появились дети.

— То есть она с детства готовила тебя быть их гувернанткой, когда подрастут?

— Не знаю. Может быть она хотела гувернантку для своих внуков, но дочь так и не вышла замуж.

— Прислугу для детей обычно не держат в доме, когда о детях и речи нет. Проще и экономичнее нанять лучшую на тот момент, когда появятся дети, а не тратить деньги на обучение и проживание работника, когда о детях еще и речи нет. Они готовили тебя именно для этих детей.

— Но не думаешь же ты, что все, что здесь написано — правда?

— Королевская печать не оставляет сомнений.

Мы замолчали, перебирая оставшиеся бумаги, вчитываясь в них и боясь вслух обсуждать то, что в них написано.

— Может это неправда?

— Королевская печать тебе ни о чем не говорит?

— Но как это может быть правдой? Они же дети.

— Дети королевской крови.

— Это значит…

— Да, Лута, она наследники престола.

Я закрыла лицо руками. Представить то, что мои сиротки, которых я вырастила с младенчества, приходятся прямыми наследниками королевского трона, было очень сложно. В голове все вертелось, всплывали воспоминания о том, как привели Марти и их беременную мать, как граф обходился с ней: бережно, заботливо, с уважением. Только сейчас я начала понимать какие-то его поступки. Это не было отношение влюбленного или провинившегося графа к женщине, которая понесла от него. Уважение было другого рода. То, что все воспринимали его отношение к этой женщине, как к королеве, за безрассудство, было лишь выражением уважения настоящей королеве.

В нашей стране не принято показывать свою семью. Королев, принцев и принцесс никто никогда не видит до их вступления на престол. Поэтому жены и матери часто остаются неузнанными до самой смерти. А детей, которые должны будут вступить на престол после смерти действующего короля, прячут как можно тщательней, чтобы враги короля не смогли их отравить и убрать с дороги.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — прервал меня Деон.

— А о чем думаешь ты?

— Кто еще знает о том, что дети имеют отношение к престолу.

— Это имеет значение?

— Конечно! — Деон вскочил из-за стола и стал ходить вдоль беседки. — Ты видела короля, он болен, и скоро понадобится новый король. Граф Альтерский явно знал о том, кто эти дети, раз обеспечил им достойное образование. Его дочь явно была не в курсе, раз так быстро отправила их на конюшню и не расстроилась из-за того, что они пропали. Детьми явно никто не интересовался до этого времени. Это значит, что либо никто не знает о детях, либо…