Все говорят: механизм сложен, оттого извращен. Но что бы сделал видок, вздумай он повторить содеянное мной сейчас? Именно это, неэлементарное действие? Ничего. Это выше его сил. Для видока, с точки зрения элементалей, проще усилием воли инициировать термоядерную реакцию. Но, допустим, нашелся бы очень сильный представитель. Предположим. Видоки говорят: стань предметом, будь сутью. Снегом, горой, ветром. Миллионами нитей, связей, притяжений и отрицаний. Становись всем. А потом или бездумно рви, разрушай, вскипая пространством, рискуя оставить себя под его руинами, либо разыщи тот незаметный узелок, один из мириадов вселенной хитросплетений, и потяни, расстрой хрупкое равновесие непоколебимых конструкций. Первое — невероятно опасно, второе — мучительно сложно.

Но я в состоянии воплотить задуманное одним выстрелом. Наверное, это сродни первому, беспечно-деструктивному варианту. Только безвредному для моего рассудка. А для Природы? Никто не узнает — слишком многовариантна вселенная хитросплетений. Зачем бояться потревожить то, что может быть потревожено и без твоего участия?

Зато сделаю я это одним нажатием на курок. Двумя — для надежности.

Механизм, каким бы сложным он ни был, — это простота в использовании.

Стрельба гремит на зависть доброму июльскому грому. Звук ударяет в противоположные стены, отдается от преград, сталкивается со своими отражениями, мечется между камнями, разбивается на тысячи затухающих и усиливающихся отголосков. И тут же рявкает второй выстрел, взрывая утесы бессчетными резонансами, раздвигая стены тесной долины. Вик, повинуясь безотчетному порыву, раскидывает руки в стороны и замирает, впитывая кожей рукотворные вибрации пространства. Осязая разнузданную мощь магии механизмов.

Горы, чтоб их, провоцируют на дешевые телодвижения. Но, что удивительно, как говорят пахане, это проканывает.

Ищейки услышали — о, попробовали бы они не услышать Это! Услышали, поняли и увидели Старьевщика, как он того и хотел.

Воздух вдруг сгущается вогнутой линзой, и механист получает возможность заглянуть в глаза Гоньбе. Все вокруг остается как было, а Вик словно смотрит в окно, застекленное увеличительной оптикой. Из которого на него спокойно взирают… обычные люди — ничего примечательного. Старьевщик даже любуется созданным эффектом — так в безводной пустыне изменение плотности раскаленной атмосферы порождает морок, мираж, приближая картины удаленных мест. Обычные люди Гоньбы умеют влиять на структуру воздуха.

Что с того? Они же не могут перемещать тело с такими же фокусами? Наверно.

Вик сплевывает, а вслед за изображением противников накатывается тугой волной удар проклятия. Усиленный высохшей кровью механиста с подобранных ищейками приманок и воздушной линзой, сотворенной, оказывается, не только для улучшения видимости. Старьевщик пошатывается, в глазах жжет от подскочившего давления, и в висках барабанит ускорившимся сердечным пульсом. Не страшно — проклятие, попытка нарушить тонкую оболочку. За нее Вик не волнуется. А декомпрессия — показные эффекты, рассчитанные на неожиданность. Старьевщик смещается в сторону, отодвигаясь из фокусной точки, смеется и описывает неприличную дугу правым кулаком, шлепнув левой ладонью по сгибу локтя.

Рядом Венди кричит что-то агрессивное на своем певучем наречии. Механист смотрит на спутницу — она стоит плечом к его плечу и, судя по заводному такту, выкрикивает боевую песнь каких-нибудь необузданных пращуров. Слов толком не разобрать, да и не слова важны в этом диком речитативе.

Вик возбужден, как девственник на пике воздержания. Вплоть до эрекции. Это магия ритма.

Звенит от резонанса сил покрытый ржавой коростой кухонный тесак в руках девушки. Это магия ненависти.

Хорошо — кристаллы надежно спрятаны за экранирующим коконом. Если в обычной железке столько гнева, то они, не одолев, возможно, талисман Вика, точно сожгли бы Венедис.

Эта магия слепа.

А ищейки прекращают фокусы с воздухом и проклятиями, бросаются навстречу. Пара верст по пересеченной булыжниками местности — это много или мало? Для обычного бега — изрядно. Но ищейки движутся не так, как простые люди, — Вик это оценивает. Мешковатые шубы не мешают совершать хищные, звериные кульбиты, отталкиваться от неровностей, использовать инерцию, силу рук и спины, особенности рельефа, все — для увеличения Длины прыжков. Для ищеек, оказывается, пара верст — совсем ничего. Только их проводник-кукла оседает там, где стоял, безвольно глядя на горы. Через минуту-две он уже никого и никогда не сможет достать из-под сырой земли и снега.

Ищейки несутся, все, ускоряясь, — Вик даже начинает подумывать, не придется ли прибегнуть к запасному варианту. Но тоже смотрит на горы, сопоставляет скорости-расстояния и расслабляется — нет, не успеют, метров триста не хватит. Все-таки горы убьют их быстрее.

Венедис тоже успокоилась. Зачем надрываться, если все уже решено. Вик смотрит на ищеек Гоньбы, а разум теребит странная мысль — они ведь не сделали ему, механисту, ничего плохого. Формально — это же он на них охотился. Там, на пепелище лесного хутора, и тут — увлекая в ловушку приманкой из собственной крови. Но ведь они, же шли, их никто не тащил насильно. Какая-то цель ими двигала. Что там говорила Венедис: равновесие? Однако теперь это уже не важно.

Лавина, растревоженная выстрелами Старьевщика, достигает подножия гор.

Смесь из мокрого снега, скопившегося на обледенелой вершине с подветренной стороны, подхваченных потоком камней и сели раскисшего от дождя восточного склона — все это обрушилось многотонным комом грязи, крутануло тряпично тела ищеек, подмяло и расплющило, накрыло могильным грузом.

За несколько мгновений.

Дно ущелья стало метров на пять выше. Новый грязно-белый покров долины по-звериному голодно заурчал, ворочаясь, скрипя и проседая, приноравливаясь к ложу, собираясь оставаться здесь уже до весны. Механист снова припал к визиру — там, где лавина застала Гоньбу, снег лег плотным толстым слоем, лишая преследователей даже призрачной надежды. Зато в самом конце ущелья поток невероятным образом сошел на убыль, то ли отклонился скальным выступом, то ли сам по себе был менее мощным. И там вдалеке барахталась маленькая фигурка, вроде бы придавленная каким-то мусором и истошно — у механиста сверхъестественный слух — вопящая. Горы любят экспериментировать со звуком.

— Неплохо, — оценила масштабы содеянного Венедис, — и место удачное. Затхлое — не подпитаешься.

Похоже, спутница начала без опаски пользоваться своими силами.

— А что с этим делать? — Вик указал в сторону орущего мужика.

Венди присмотрелась, будто раньше его не замечала. Что вполне возможно — визиром она не располагала, да и слухом обладала самым ординарным.

— Пусть… остается. — Похоже, девушка раздумывала над вариантами. — Станет им… сторожем.

Вообще-то, Вика интересовало, облегчить смерть несчастному или оставить подыхать самостоятельно.

— Пусть, — легко согласился механист: тащиться к мужику по проваливающемуся, не улежавшемуся пятиметровой глубины месиву было лень и опасно.