– Кака така болезнь?

– Чума же.

Бу помолчал, пожевывая нижнюю вислую губу. Погонял тягучий комок по носоглотке, прежде чем старательно харкнуть Уизли почти на ботинок.

– От ты дяревня, человече. Грю ж те… Чу-ма! Не чума, мандавошка ты мелкая, а Чума! Чумовая Мамка, ясна те? Че, не слыхал про рабовладельческий картель Чумовой Мамки и дядьки Роммеля?

Уизли всхлипнул.

Бу загоготал.

– Грю ж, дяревня… ниче-ниче… О, кста, слыш, человече? Начинай бояцца.

Дверь скрипнула, открываясь. Уизли вздрогнул, вцепившись в стул. Дах-дах-дах, сделало сердце, провалившись куда-то вниз. Бум… сказало оно же и замерло. И вернулось, выстучав быстрейшую барабанную дробь в своей не такой долгой жизни.

– Та-а-ак… – протянули по-кошачьи от двери. – Ну-с, и кого нам кот принес?

Зашелестело кожей, скрипнуло кожей и простучало… каблуками. Высокими каблуками с подбойками. Запахло сладко, с легкой горечью и чем-то дурманящим. И помадой. Здесь. В глубине Зоны Эс.

Уизли сглотнул, пялясь во все глаза на Чуму. На Чуму, увидь ее он, Слик, Паштет там, в столице, все скачанные в Сети порнодивы показались бы отстоем, нулевым дерьмом и мечтами малолеток.

Высокая из-за каблуков. Поджарая, длинноногая, с яркими губами с той самой красной помадой, темными глазами. Острыми бровями и тугой косой, перекинутой на грудь. Фуражка с высокой тульей, перчатки из черной блестящей кожи, офицерская плеть-стек в одной руке. И кожа. Кожа корсета, кожа коротких шорт, кожа длинного плаща с разрезами, кожа высоких, по колено, узких хромово-зеркальных сапог. С очками-гогглами, поднятыми над козырьком.

Опасная, хищная, пахнущая страхом и силой женщина, годящаяся Уизли в матери. Только на матерей так не смотрят. Даже если тебе четырнадцать лет и все твои типа подвиги с женщинами по факту кончаются «погуляли-полизались» с одноклассницей в кино. Но он не мог удержаться, глядя на нее. И даже сердце колотилось уже как-то по-другому, гоняя по телу странно приятное тепло, волнами разливающееся от живота во все стороны. В основном, правда, тепло мягко покалывало электрическими разрядами аккурат в районе молнии на брюках.

– Надо же… – ласково, пусть и с обещанием всех оттенков серого протянула Чума, щелкнув стеком по голенищу. – Щенок, а уже знает, куда глаз положить. Эй, сынок, не рано тебе так на взрослых тетенек пялиться, а? Я кого спрашиваю, не по́няла…

– Вы меня? – хрипловато пискнул Уизли, покраснев.

– Нет, его. – Чума ткнула стеком на довольно скалящегося Бу. – Тебя, мальчуган, именно что тебя. Вопрос повторить? Хочешь быть наказан?

– Не-а… – рыжая голова замотала из стороны в сторону. – Не-е…

– Не-е… – передразнила Чума. – Сосунок, а все туда же, на сиськи зырит. Ты глазенки бесстыжие не отводи, чего уж. Такой успех у молодежи.

Уизли заткнулся. Что ей сказать?

– Это все феромоны, мой юный друг, – проинформировала Чума. – Могу сейчас усилить их действие и заставить полирнуть мои сапожки твоим собственным языком. Хочу больше блеска и глянца. Не желаешь?

– Ссыкун, – буркнул Бу, – точно те грю. Слежу за ним часа три, а он все сидит и трясется.

– Ясно, спасибо, Бу. Эй, кто там! Стул мне дайте.

Стул принесли тут же. Ровный, чистый, с аккуратной обивкой. Чума села напротив, водя по ладони стеком. Смотрела жгучим цыганским взором и чуть прикусив нижнюю губу. Уизли снова начал слышать свое, вроде бы утихомирившееся, сердце.

– Кто, откуда, почему, как смог оказаться у Московской Рогатки? – очень мило поинтересовалась Чума. – Да не боись, нормальными людьми торговать вредно, порой удобнее отдать за выкуп на Большую землю. Тебя уже просветили, чем зарабатываю на жизнь? Да?

Уизли кивнул.

– И хорошо. Так, повторюсь, кто, откуда и далее по порядку. Если порядок не запомнил, накажу. Немедленно.

Пришлось рассказывать. Как черт дернул, но он не стал ныть. И про смерть своих рассказал быстро, не жуя соплей. И про Урфина с Баркасом не упомянул. Мол, сталкеры и сталкеры, имен-погонял не спрашивал. Зря, что ли, смотрел недавно ретросериал про историю СССР. Или России? Будут стрелять в меня, а заденут вас, пацаны…

– Угу, угу… – кивнула Чума. – Как складно. Вся семья?

Уизли кивнул. Бу не было слышно, даже гнездо его почти не скрипело.

– Два сталкера?

Э-э-э… вот тут он задумался.

– Прямо Штирлиц, надо же… – протянула Чума. – Хорош из себя партизана-комсомольца строить, отрок. Ба… да ты явно не понимаешь, о ком я. Вернее, если судить по твоей роже, полной юношеской наивности и веры в «Википедию», о чем.

– Молодешшш пошла, – сплюнул Бу, – ни стыда, ни совести.

– Уж чья бы корова мычала, а твоя, мышонок, молчала. – Чума усмехнулась, блеснув ровными зубами. – Кто мне тут рассказывал, что адмирал Колчак был душкой и вообще? Молчи, тебе говорю.

– А что вы со мной теперь сделаете? – Уизли снова шмыгнул носом. И забеспокоился. Шмыгать приходилось все чаще.

– Выбор невелик, так-то… – Женщина снова прикусила нижнюю губу и чуть нагнулась к нему, обволакивая тем самым… феромоном. – Рассказать? Организм у тебя юный, инфаркт вряд ли приключится со страху. Да?

– Режь правду-матку, мать! – каркнул, поперхнувшись сатанинским хохотом, Бу. – А то он тут надеется на волшебника в «Аллигаторе», ящик варенья и твою голову в качестве трофея.

– Хочешь мою… голову? – изогнула брови Чума. – Э?..

Уизли снова покраснел, смотря куда угодно, только не на нее.

– Смотрите-ка, никак стыдно стало… Юноша, повторюсь, выбор невелик. Организм у тебя очень юн и здоров. Это видно даже без полного анализа крови, мочи и прочих жидкостей твоего организма. Родственников у тебя нема, так что прибыль придется искать в другом месте. Что мы имеем, исходя из внешнего осмотра и калькуляции?

Тебя можно продать на органы куда-нибудь в Скандинавию. Там еще весьма ценятся европеоиды с хорошим набором органов, взращенных не на халяльной жратве. А ты, учитывая даже суповой набор твоих только обрастающих кальцием косточек, потянешь на хорошую сумму в… кронах. Или марках.

Можно толкнуть тебя ребяткам с Залива, там попадаются вполне себе пригодные для продолжения их чертова рода девки. Тем более здоровая кровушка им не повредит. А то уж на что здесь, в городе, красавцев мало, там еще меньше. Сподобишься увидеть знаменитых тамошних баб с тремя сиськами. Представляешь? Только… сынок, ничего просто так не дается. Как правило, что-то у них непарное из-за такой вот редкостной красоты. Да и сама красота… Ну, хотя много ль ты видел в своей жизни?

Уизли вздохнул, шмыгнул и сцепил зубы. Как-то очень нерадостно пока все складывалось, а Урфина и Баркаса, крушащих на своем пути работорговцев-мутантов, пока не наблюдалось.