Уизли только вздохнул, когда в ушке ошейника, щелкнув, образовалась солидная цепь, заканчивающаяся в руке Чумы.

Идти оказалось тяжело. Но он шел. Вслед за плащом, стуком каблуков и уже не кажущимся сногсшибательным ароматом феромонов. Наверное, он устал. Или, куда вероятнее, Чума умела контролировать себя всю. Включая такой дикий и крышесносящий запах.

Коридоры, темные и неприветливые. Мелькавшие под ногами странные насекомые и мыши, больше похожие на крыс. Крыс, по счастью, на пути не случилось. Зато нашлись где-то пара фонарей, противогаз и большая винтовка «Галил» для самой Чумы. Когда пришлось нацепить резиновый намордник со шлангом, идущим к баллону на поясе, Уизли позавидовал. Только чуть позже испугался.

Чума спокойно рассекала густой слой рыжего тумана, стеной стоящего прямо в длинном проходе, где они шли. Просто шла, что-то насвистывая под нос. Фонарем, кстати, она не пользовалась. Оба отдала Уизли и ни капли не напрягалась по этому поводу. Как тут не испугаешься?

Про рыжий туман читал в специальной толстой брошюре перед поездкой сюда. Рассматривал фотографии пособия, снаружи и внутри. В смысле, фото жертв тумана до и после вскрытия, со схемами изменения внутренних органов и мумификации. Полной, до состояния деревяшки.

Потом они оказались где-то у… у «Макдака», не сразу узнанного Уизли. Прошли через треснувшую широкую линию Московского проспекта, не спускаясь в переход. Чем-то подземка беспокоила Чуму, чем-то, ощутимо отдающимся тонкими иглами даже в позвоночник Уизли, ничего не понимающего в творившемся вокруг преддверии Ада.

Сумерки накрывали город неуловимо, мягко и опасно. Прошедшая Буря оставила за собой разнесенное в клочья минным обстрелом поле. Дорожное покрытие, державшееся на честном слове, корнях жесть-травы и соплях, лежало там, где ему точно не место. Оставшиеся после Прорыва деревья, окружающие дворик у «Макдака», шелестели кронами и ветвями, превращенными в странные сюрреалистические узоры. Мусор, оставшийся и пребывающий от разрушающихся домов, носило взад-вперед сколько хватало взгляда.

Крыша американского как бы ресторанчика чернела и шевелилась. Сотнями, если не тысячами жирных ворон, галдевших и ежесекундно выясняющих отношения. Уизли дрогнул, когда в их с Чумой сторону взмыли сразу с десяток штурмовиков размерами с хорошего кречета. Но обошлось, птицы явно умели ценить наличие длинных железных штук в руках у людей. Или даже у нелюдей, какой и являлась Чума.

Чума шла ходко, издали чуя опасные места. Окажись Уизли один, кто знает, как бы случилось. Это не место для прогулок. Совершенно не как в играх, пусть даже очень реалистичных.

Висящее косым крестом тело справа. Темное, обуглившееся и… еще живое. Падавшего вниз света жадной мертвой луны хватало рассмотреть искореженное в муке лицо. Ни возгласа, ни стона, ни шепота. Судорожно прыгающие губы безмолвного рта, раскрытого в беззвучном крике. Черные узоры крупного искристого песка, равномерно крутящегося снизу и тянущегося к угодившему в ловушку бродяге. Яйцо чертова аномального капкана, вытянутое вверх и заметное лишь из-за редко пробегающих голубых искр.

Большие автобусы с Пулково, две штуки, замерли у остановки, превратившейся в странный холм, заросший плющом и лохматой луизианской порослью. Судя по пробивавшимся в волнующиеся прорехи отсветам и запаху, внутри кто-то кого-то поджаривал. Это же подтверждал искромсанный в белую щепу ствол, лежащий чуть дальше, рядом с пунктом подготовки летного багажа. Топор, дорогущий, финский, с пластиковой рукоятью, торчал в дереве, вбитый почти полностью.

Мерцали, пропадая и тут же вспыхивая вновь, алые огоньки. Скакали дикими пятнашками, равномерно выскакивая в темноте тут и там. Сновали вроде бы хаотично, но двигаясь по им одним известной траектории. Оказываясь на пластике, ткани или случайно попавшей внутрь крысы, взрывались крохотным солнцем, яростно разбрасывая пламя на несколько метров.

В окне разваливающейся пятиэтажки, хлопая огромными зелеными глазами, кто-то сидел. Женщина, тащившая человеческого подростка, приостановилась, увидев их. Замерла, задрожав всем телом. Уизли, ощутив странный запах, прижал руки к лицу. С запахом пришел страх. Сильный, пробирающий полностью и подсказывающий начать прятаться. Бежать сломя голову от высокой фигуры в плаще, несущей с собой только смерть. Зеленые глаза, гулко ухнув, пропали в темноте развалин.

Огромная открытая пустошь, оставшаяся после города. Притягивающая к себе ловушки и капканы свихнувшегося здесь мироздания. Смерть, сосредоточенная в любой мелочи. От лежавшего на асфальте ржавого велосипеда, изредка стреляющего ползучими синими молниями, до нескольких странных кусков асфальта, слишком ровных в темных окружностях и еле заметно парящих раскаленным воздухом над ними. Ржавые остовы целой колонны малолитражек, обросших густой порослью вьюнка и плюща, не росших нигде. Куда падал глаз. Сидевшая в отдалении стая разномастных псин, превратившихся в крокодилов, обросших лохматой спутанной шерстью.

Уизли, шедший все медленнее, спотыкающийся и смотрящий вокруг, тихо привыкал. Странно, но так. Он смотрел вокруг и видел мир, крохотный и одновременно огромный. Сжавшийся в границах КАДа, лежавшей где-то очень далеко, и развернувшийся в них же. Где не место уставшему и ошалевшему от свалившихся бед мальчишке. Кусок, оторванный от страны и нормальной жизни, лежащий вне правил и заповедей. Территория, где можно только выживать, а не жить. Если ты не местный.

Она даже пахла самой собой. Чертова опасная и притягательная Зона. Как и любая женщина, настоящая женщина, скрывала в своем аромате многие другие. Складывающиеся в легко уловимый и сложно понимаемый запах. Его не забудешь, если проникнешься этой сладкой сукой полностью, впитаешь его с жадностью и будешь искать всю свою хренову жизнь. Потому что, как и настоящая женщина, Зона сводила с ума даже обоняние.

Запахи накладывались друг на друга, перемешиваясь и растекаясь между собой, струящиеся и едва уловимые. Тонкие и резкие, сладкие и горькие, мимолетные и остающиеся навсегда, лишь изредка прячась за прочими.

Порох, кровь, сталь, падаль, вода, пот, река, озон, звери… и люди. Зона пахла жизнью. Чудовищно опасной и странно притягательной. Ядом, что хочется еще. Ядом, убивающим медленно и сладко.

Зона вокруг не скрывала своей опасности. И была ею постоянно.

Но Чума шла дальше, все так же внешне беззаботная. Только шлейф запаха, только что дурманящего, так и остался опасным. Ел глаза перцем и винным уксусом, заставлял пробегать по спине мурашки. Но не от безумного и манящего обещания аромата, нет. От того самого избытка боли и ужаса, ожидающего любого, решившего покуситься на женщину в плаще, ведущую за собой парнишку в ошейнике с цепью.

Уизли снова попер на непонятно откуда взявшихся силах. Вновь спотыкался, чуть не падал, засыпая прямо на ходу. Но шел, упрямо и желая выбраться отсюда. А еще его колотила дрожь. Страшная из-за причины. Прошедшие сутки, так долго оттенявшие случившееся в подвале, отпустили. Причина была простой. И состояла из двух женщин. И какая из них страшнее, он сейчас даже не взялся бы сказать.