Я не могу отвести от него глаз.

– А потом я от твоего лица поговорю со своим братом, – говорит он. – Тебя не должны держать здесь против твоей воли, как нельзя держать взаперти твою мать.

– Но прислушается ли к тебе король?

– Разумеется. Без всякого сомнения. Я стоял на его стороне с тех самых пор, как научился держать меч и применять его в битве. Я его верный и преданный брат. Он любит меня, я люблю его. Мы братья не только по крови, но и по оружию.

Раздается стук в дверь, и Ричард одним неуловимо плавным движением вскакивает со стула и встает за дверь так, чтобы скрыться за ней, когда она будет открыта. В дверь входит слуга с помощником и несет полдюжины блюд и небольшой кувшин с элем. Они не видят Ричарда. Некоторое время они суетятся возле стола, накрывая его и расставляя приборы и наливая эль, а затем замирают на месте, желая прислуживать мне за столом.

– Можете идти, – говорю я. – Закройте за собой дверь.

Они кланяются и покидают комнату, и одновременно Ричард выходит из тени и придвигает к столу стул.

– Вы позволите за вами поухаживать?

Вот так, вдвоем, мы проводим самый восхитительный ужин. Он пьет из моего кубка эль, ест с моей тарелки, и все обеды и ужины, которые я провела в одиночестве, просто утоляя голод, были забыты. Он выбирает кусочки тушеной говядины с блюда и предлагает их мне, а сам макает в густой мясной соус кусочек хлеба. Он хвалит оленину и настаивает на том, чтобы я ее попробовала, и делит со мной сладости. Между нами нет неловкости, мы снова как дети смеялись и болтали, и в нашем смехе была лишь одна новая нотка – желание.

– Мне пора идти, – говорит он. – Скоро закончится ужин, и меня будут искать.

– Они подумают, что у меня проснулся зверский аппетит, – замечаю я, глядя на пустые тарелки.

Он встает, и я поднимаюсь на ноги вслед за ним, внезапно ощущая стеснительность. Мне хочется спросить его, когда мы увидимся снова и как мы увидимся. Но мне кажется, что я не могу задавать ему этих вопросов.

– До встречи завтра, – легко говорит он мне. – Ты же ходишь на раннюю мессу?

– Да.

– Задержись и отстань от Изабеллы, и я к тебе подойду.

– Хорошо. – У меня прерывается дыхание.

Он уже положил руку на дверь, чтобы уйти, и я не выдерживаю и кладу руку на его рукав. Он поворачивается ко мне с улыбкой, затем наклоняется и целует мою руку, коснувшуюся его. Вот и все, ничего больше. Одно легкое прикосновение его губ к моим пальцам заставило их запылать как от огня. И он выскользнул из комнаты.

В траурном платье темно-синего цвета я иду за Изабеллой в часовню и там бросаю взгляды на ту сторону, где сидят во время мессы король и его братья. Королевские места пустуют, там никого нет. Я чувствую, как меня охватывает липкая волна разочарования, и мне начинает казаться, что он меня подвел. Ричард пообещал утром быть в часовне, но его тут нет. Я встаю на колени позади Изабеллы и стараюсь думать о мессе, но латынь сейчас кажется мне пустой и бессмысленной, простым набором звуков, которые причудливым образом складывались в знакомые фразы: «До встречи завтра. Ты же ходишь на раннюю мессу?»

Служба заканчивается, и Изабелла поднимается на ноги, чтобы идти из часовни. Но я не поднимаюсь вслед за ней, лишь опуская ниже голову и закрывая глаза, словно погрузившись в молитву. Она бросает на меня нетерпеливый взгляд, но все-таки оставляет меня в покое. Сопровождающие ее дамы идут за ней к выходу из часовни, и я слышу, как за ними закрывается дверь. Священник, стоя спиной ко мне, расставляет что-то на алтаре, но я по-прежнему сжимаю руки в молитвенном жесте с закрытыми глазами, поэтому не вижу, как Ричард проскальзывает на мою скамью и становится рядом со мной на колени. Я не тороплюсь открывать глаза, когда постепенно начинаю ощущать его присутствие рядом, ощущать запах мыла на его коже и свежевыделанной кожи его сапог. Я слышу легкий шорох его одежды, когда он встает на колени рядом со мной, и до меня доносится аромат лаванды, когда он наступает коленом на цветок, а затем я чувствую тепло его руки, накрывающей мои пальцы.

Тогда я медленно, словно просыпаясь, открываю глаза и вижу его улыбающееся лицо.

– О чем ты молишься? – спрашивает он.

«О тебе, о своем спасении», – проносится у меня в голове.

– Ни о чем.

– Тогда я посоветую молиться о своей свободе и о свободе твоей матери. Так мы поговорим с Эдуардом от твоего имени?

– А ты попросишь об освобождении матери?

– Могу попросить. Ты хотела бы, чтобы я это сделал?

– Конечно. Как думаешь, она сможет поехать в замок Уорик? Что ей остается? Или ей лучше переехать в какой-нибудь другой из наших домов? Или, по-твоему, она так и останется в аббатстве Бьюлли, даже когда получит разрешение оттуда выехать?

– Если она решит остаться в аббатстве и с честью уйти там на покой, то тогда она сохранит все свое имущество и тебе ничего не достанется. Тебе так и придется жить с твоей сестрой, – тихо произносит он. – Если Эдуард ее простит и вернет ей свободу, то она станет очень богатой дамой, но ее никогда не примут при дворе, то есть она будет состоятельным изгоем. Тебе придется жить с ней, и ты не получишь наследства вплоть до ее смерти.

Священник моет чашу и аккуратно кладет ее в хранилище, затем листает Библию, отмечая нужные ему страницы шелковыми закладками. Затем он почтительно кланяется распятию и выходит из часовни.

– Иззи будет в ярости, если из-за меня она не получит мамино состояние.

– Как же ты будешь жить, если у тебя ничего не будет? – спрашивает он.

– Я могу жить с матерью.

– Неужели ты действительно хочешь жить в отчуждении? И у тебя не будет приданого, только то, что она сама решит тебе дать. Ну, это на тот случай, если ты в будущем захочешь выйти замуж. – И он замолкает, будто эта идея только что пришла ему в голову. – Ты хочешь выйти замуж?

– За кого? – спрашиваю я, глядя на него с удивлением. – Я же никого не вижу, меня не выпускают к людям. Я вдова, и у меня первый год траура. За кого же я выйду замуж, если я ни с кем не встречаюсь?

Его глаза смотрят на мои губы.

– Ты встречаешься со мной.

Я вижу, как он улыбается.

– Встречаюсь, – отвечаю я шепотом. – Но ты же не ухаживаешь за мной, и мы даже не думаем о том, чтобы пожениться.

Дверь часовни открывается, кто-то заходит, чтобы помолиться.

– Возможно, тебе пригодилась бы и твоя доля наследства, и твоя свобода, – тихо произносит Ричард прямо над моим ухом. – Возможно, твоей матери будет лучше остаться там, где она живет сейчас, а вам с сестрой получить равные доли наследства. Тогда ты будешь свободна в выборе своей судьбы.

– Я не могу жить одна, – возражаю я. – Мне этого не позволят, мне же всего пятнадцать лет.