А Константин Леоне у всех на глазах интимно склоняется ко мне и вдыхает в миллиметре от моего виска. Я чувствую его тревожащий прохладный запах, а затем поверх плеча князя натыкаюсь на взгляд Коула Тернера.

— Да, чистейшая дигамма, — обдав мою шею прохладным дыханием, заключает князь. — Потанцуете со мной, Моника?

Сердце уходит в пятки, но я ставлю бокал с недопитым шампанским на поднос проходящего мимо официанта и стараюсь, чтобы это прозвучало скромно, без вызова.

— Это огромная честь для меня, Ваше Сиятельство. Но это невозможно.

— Что ж… Значит, в другой раз, — улыбается Леоне, который не выглядит разочарованным или разгневанным — наоборот, странно довольным.

“Отказала! Отказала самому князю!” — несется по гостиной, а у Фелиции Виклер такие круглые, как у совы, глаза, что мне на мгновение становится смешно.

А потом где-то на периферии моего сознания звучат первые аккорды мелодии, и я понимаю, что пора.

Пора прыгнуть с высокого обрыва в ледяную воду.

По тонкому льду

В разрушенном замке былых королей

Дженни танцует с призраком…

— Ваше Высокопреосвященство, не откажете?

Нет, этот мелодичный голос с низкими хрипловатыми нотками точно принадлежит не мне. И протянутая ему тонкая кисть руки с золотым браслетом-цепочкой и идеальными розовыми ноготками — тоже не моя.

Это не я у всех на глазах через весь зал подошла к Коулу Тернеру. У зашуганной Мадам Флюгер просто не хватило бы на это смелости…

Но ее больше во мне нет, она умерла пару ночей назад, а вместо нее родилась чарующая Моника Калдер, которой даже непробиваемый Коул Тернер не сможет сказать «Нет».

Не сможет, несмотря на то, что это идет вразрез со всеми догмами нравственников. Несмотря на то, что сейчас я фактически бросила всем присутствующим здесь вызов. Несмотря на его слово кардинала, что больше никогда в жизни он не прикоснется ко мне.

И будто в замедленной съемке, будто в каком-то сне, в абсолютном отрыве от реальности я чувствую его руку в кожаной перчатке, которая сжимает мои пальцы и переплетает их со своими.

С тем, кого обрела, с тем, кого потеряла —

С тем, кто любит ее больше всего на свете…

Под призрачные нити музыки, которая пронизывает пространство, он выводит меня в центр, а все, собравшиеся в зале, образуют заинтересованный и слегка шокированный круг.

Мои черные лакированные туфли на очень высоких каблуках, а поэтому мое лицо оказывается почти вровень с его лицом. Его взгляд скользит по моему локтевому сгибу — тому самому месту, где, благодаря его чутким пальцам, не осталось и малейшего шрама от укуса Дино Росси.

Скользит по моему обнаженному плечу вверх, по шее, по подбородку, губам и, словно загипнотизированный, останавливается на моих глазах.

Я ощущаю его руку в перчатке на своей талии и четко осознаю то небольшое расстояние, которое нас разделяет.

Оно разделяет.

Но не значит ничего, потому что я осязаю его так ярко, так полно, что от нахлынувших эмоций сердце готово разорваться.

Трепетные аккорды и эмоциональный надрыв в голосе певицы стирают грани между музыкой и жизнью, между мной и им, и все, что нас окружает, незаметно уходит в какую-то параллельную вселенную.

В реальности остается только он и я. Только соприкосновения, в которых так много смысла и чувственности. Только ткань моего платья о его китель. Только его синие, похожие на ледники, глаза, которые меня не отпускают. Только парные шаги и движения настолько в такт, как будто мы с ним сливаемся и перетекаем в единое целое, предугадывая не то, что жесты, мысли друг друга.

Медленно. Гораздо медленнее, чем того следует.

Раз-два-три-раз-два-три по тонкому-тонкому, хрупкому и очень скользкому льду, который может проломиться в любую секунду, чтобы бурный водоворот поглотил и понес куда-то вниз, на самое дно.

Туда, где он меня, нервную, задыхающуюся от возбуждения, разденет…

Крепко сжав мои пальцы своими в перчатках, Коул Тернер перекручивает меня и возвращает в исходное положение, отчего я на мгновение всем телом прижимаюсь к нему, чувствуя пробирающую с ног до головы нервическую дрожь.

А в следующее мгновение чуть приседаю, и моя нога скользит у него между ног. Как того и требует танец, делаю круговое движение носком туфельки по паркету, и радужка глаз неотрывно смотрящего на меня кардинала становится темно-синей, словно в Северно Ледовитом океане начался шторм.

Лежащая на моей талии рука Его Высокопреосвященства опускается на пару сантиметров ниже, на бедро и, кажется, даже сквозь кожу перчаток и тонкую ткань моего платья он ощущает гладкость в том месте, где должна быть полоска трусиков.

Шторм достигает своих двенадцати баллов, и тем он яростнее и страшнее, потому что его красивое холодное лицо неподвижно и не выражает абсолютно никаких эмоций.

Смотрю в его глаза, трепещущая, смятенная, захваченная этим ледяными валами, и просто умираю, а затем под откровенную и фатальную концовку песни, в которой маячащие где-то рядом страсть, счастье и свобода уходят, уступив место злому року, Тернер откидывает меня назад в последней поддержке.

Позабыв про дыхание, я не могу отвести взгляда, а он, неприлично надолго задержав мою руку в своей, подносит ее к губам и прикладывается к костяшкам моих пальцев.

Очарованье длится еще несколько мгновений, пока дрожат замирающие аккорды музыки, а затем реальность вторгается в этот сладкий сон.

Окружающие хлопают с улыбающимися и добродушными лицами, делая вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, и в отдалении я вижу привалившегося к косяку Кастора Троя, который смотрит без своей всегдашней ухмылки, смотрит серьезно и мрачно.

Особо довольным он не выглядит, а, по идее, должен был быть.

Я помню про то, что он велел. Но минуту назад не помнила, клянусь. Не помнила ни о чем, кроме синих глаз Коула Тернера…

Интересно, что меня ждет, когда об этом узнают нравственники? Снова будут настаивать на клировании? Впрочем, я уверена, что сестра Гурович непременно выдумает для меня что-то похуже…

— А я и не предполагала, что ты такая, Моника… — негромко проговорила Фелиция.

Итан Энглер куда-то испарился, и она сидела за столиком вместе с двумя сотрудницами из бухгалтерии — все трое определенно как будто вознамерились просверлить во мне большую дыру.

— Какая? — поинтересовалась я, оглядываясь в поисках своего клатча.

— Умалишенная! — выпалила Фели, как-то нехорошо, недобро усмехнувшись. — Отказать Леоне и пригласить на танец Тернера! Это дико, понимаешь, Никки? Дико! Не узнаю тебя! Как будто подменили… Как будто совершенно другой человек!