что не на лице. По нему она явно врежет с удовольствием.

— Не слишком ли гуманно? — с сарказмом срывается с языка.

— Настаиваешь на переломе? — Дейдра охотно втягивается в назревающий конфликт. — Так я организую.

— Любезностями обменяетесь позже, — сделав шаг вперед, Чейз вытесняет ее из поля зрения и перехватывает мой взгляд. — Ты вправе решить сама. Если уверена, что потянешь, обойдемся без крайних мер.

Он не настаивает и не давит, но я понимаю, что это проверка. Я обещала себе пойти до конца, и теперь предстоит сделать выбор. Переоценю ли я свои силы? Или анализ будет беспристрастным?

Если рассуждать объективно, Дейдра права. Посчитав жертвой, детектив Лейк невольно почувствует расположение и наверняка поверит. Значит, стоит сыграть на жалости. Но ради этого позволить себя избить?

— Ну что? Откажешься? — торопит с ответом Чейз.

Вот она — моя точка невозврата.

— Нет, — я уверенно смотрю ему в глаза — так похожие на глаза Рида. — Не откажусь.

К черту амбиции и гордость. Синяки сойдут, а свобода останется навсегда.

— Я в тебе не ошибся.

Вердикт Чейза невольно вызывает улыбку. В отличие от Дейдры мне неважно его мнение, и все же я польщена. Это и комплиментом сложно назвать, но почему-то стимулирует как доза энергетика. Я действительно готова проверить свои силы.

Когда он поднимает руку, я на секунду задерживаю дыхание, ошибочно посчитав, что сейчас последует удар.

— Я не бью женщин, — усмехается Чейз, словно прочитав мои мысли.

А хватка за горло, видимо, не считается. Спасибо, успокоил.

Но он действительно не касается меня, а всего лишь приподнимает рукав на предплечье, выбирая зону для будущих синяков, и оборачивается к Дейдре:

— Вот отсюда до запястья.

— Да, мистер Фоссберг, — кивает та.

Я чувствую себя вещью. Неприметным ноунеймом в витрине, к которому собираются пришить дизайнерскую бирку и выдать за модель из последней коллекции.

— Только не усердствуй, — цинично наставляет Чейз. — Хватит пары ярких, не больше.

— Начинаем сейчас? — Дейдра рвется выполнить приказ.

Кто бы сомневался в ее энтузиазме!

— Не здесь. Спуститесь в тренажерный зал.

Интересно, за что он переживает больше? За дорогую мебель, которую я могу случайно задеть, или за не вписывающиеся в сценарий травмы при падении?

В лифте я собираю волосы в хвост, чтобы не мешали. Под солнечным сплетением разрастается липкий комок страха. Малодушно хочется сбежать. Вырваться из круга лжи и притворства, куда я сама себя загнала, дав совести взятку в обмен на надежду.

Не переставая храбриться, я прохожу за Дейдрой к рингу и первой перелезаю через канат.

— Приступай, — встаю в защитную стойку.

Не уверена, что правильно, но какая разница? Сейчас не до стиля. Пусть я никогда не дралась, но изображать безвольный кусок мяса тоже не стану.

— Решила отбиваться? — хмыкает Дейдра, разминая плечи круговыми движениями.

— Если детектив Лейк заберет меня в участок, синяки должны быть как при самообороне. Или сказать ему, что меня избили во сне?

Я увлекаюсь, намереваясь задеть ее словами, и пропускаю первый выпад. Дейдра молниеносно замахивается и ударяет в плечо, так резко и прицельно, что меня качает.

Потирая ушибленное место, я пытаюсь сконцентрироваться и увернуться, когда она атакует снова.

— Лучше не юли, Аризона. Быстрее закончим.

Сомневаюсь. Получив возможность выпустить пар, Дейдра вряд ли довольствуется несколькими ударами.

— Я никуда не спешу, — пригнувшись, неловко падаю на колени и вскакиваю, не дожидаясь очередного тычка.

Ловкость меня подводит. Дейдра умело ставит подножку и валит на ринг. Чтобы хоть как-то себя обезопасить, я притягиваю колени к груди и прикрываю лицо ладонями.

— Так и лежи, — она пинает меня ногой в предплечье.

Явно не изо всех сил, но даже при слабом замахе я вскрикиваю. Следующий удар выходит еще болезненнее.

Как минимум два синяка есть, пора закругляться. Расслабив мышцы, я перевожу дыхание, вот только Дейдра не останавливается. И бьет снова.

— Хватит! — скорчившись от боли, я откатываюсь в сторону. — Чейз сказал «всего пара»!

— Это для надежности, — с сарказмом поясняет она. — Вдруг не проступят.

Знает, что другого случая не представится. Мстит, пока может.

— И еще разок, — оскалившись, Дейдра нависает надо мной с занесенным кулаком.

— Достаточно! — доносится от двери рычащий голос Рида.

Черт. Черт! Не о таком спасении я мечтала.

— Мистер Фоссберг, — испуганно бормочет Дейдра. — Это распоряжение вашего брата…

— Пошла вон.

Я вижу надвигающуюся тень, и с ее приближением каждый дюйм тела утопает в покалывающем холодке страха. Руки не слушаются и дрожат. У меня не получается толком на них опереться, не то что встать.

— Убирайся! — рявкает Рид, заставляя Дейдру ретироваться без дальнейших объяснений.

И переводит взгляд на меня.

Как хорошо, что им нельзя убить, иначе я бы давно была мертва. Захлебнулась бы в потоке гнева. Или сгорела бы в ярости.

Но я буду жить. И не стану бояться. Ни сейчас, ни потом.

Стиснув зубы, я не отвожу глаз.

Не сдамся. И не дам сломать себя.

Всколыхнувшаяся внутри ненависть переполняет настолько, что я с легкостью выталкиваю ее наружу.

— Злитесь, что вашей куклой играет кто-то другой?

На долю секунды мне кажется, что бравада его задевает. Уголок губ непроизвольно дергается, но я не успеваю распознать эмоцию. Та слишком быстро исчезает.

— Решила продемонстрировать упрямство? — отогнув канат, Рид выходит на ринг и рывком ставит меня на ноги. — Даже разукрасить себя позволила, лишь бы показать характер.

Цепкие пальцы до боли стискивают избитое предплечье.

— Конечно, вы предпочитаете калечить меня сами, — шиплю я, скривившись.

Он рефлекторно отдергивает руку, но все еще нависает надо мной и дышит так, словно пробежал милю.

— Откажись, пока не поздно. Люди Келлермана не оставят тебя в покое.

Что это? Новый вид манипуляции? Вот только я скорее поверю в запугивание, чем в попытку меня оградить.

— Уж лучше они! — в запале бросаю я.

Лицо напротив становится непроницаемой маской, и лишь взбешенный взгляд выдает нарастающую ярость.

Напрасно я его дразню. Уже не раз нарывалась.

Рид подается вперед, сминая остатки личного пространства. Проклятый парфюм против воли пробуждает в памяти вереницу постыдных сцен, когда я раз за разом проигрывала ему. То, чем я не горжусь, и что отчаянно желаю забыть. Говорят, перед смертью вся жизнь проносится перед глазами.