Рождение сводного брата делали перспективы Алексея наследовать российский трон и вовсе туманными. Посоветовавшись с близкими людьми, он решил отречься от престола: «Вижу себя к сему делу неподходящим и неспособным, поскольку памяти лишен, ослаблен духом и телом от различных болезней, потому не подхожу к правлению страны, которой требуется человек не такой гнилой, как я». Царевич клялся именем Бога, что не будет претендовать на российский трон и в будущем.

Петр заподозрил Алексея в лукавстве – не настолько он был лишен ума и здоровья, как писал отцу. Даже если царевич в данное время имел вполне искреннее намерение отказаться от короны, то в будущем его всегда могли поколебать противники дел царя, «которые ради тунеядства своего ныне не в авантаже обретаются, к которому и ты склонен». Простого отречения царю показалось мало, он потребовал, чтобы сын, навсегда отрекшись от мирских дел, постригся в монахи «или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, ибо без сего дух мой спокоен быть не может». Петр потребовал от сына немедленного ответа, в противном случае пригрозил поступить с ним, как со злодеем.

Алексей снова обратился за советом к друзьям, один из которых остроумно заметил: «Постригайся, царевич. Ведь клобук не прибит к голове гвоздем, можно будет, когда понадобиться, его и снять». Только надо письменно уведомить духовенство, что выбор сделан под давлением, чтобы сохранить возможность покинуть монашескую келью, когда настанет его время. Алексей последовал хитроумным советам, известил отца: «Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения».

Но и Петр понимал, что при определенных обстоятельствах сын легко избавится от монашеской рясы и станет со своими приверженцами «разорителем всех его дел». Похоже, царь не знал, как поступить, чтобы обеспечить необратимость реформ после своей кончины.

К началу 1916 года Померания и почти вся Финляндия оказались в руках Северного союза. Оправившись от тяжелой болезни, Петр собрался совершить второе большое путешествие по Европе – продолжить лечение на ее популярных курортах, договориться с союзниками о высадке войск на берега Швеции и принять участие в большой политической игре, начавшейся после окончания войны за испанское наследство.

Перед отъездом он навестил Алексея и дал ему еще полгода срока на размышление – одуматься и стать ему помощником или постричься в монахи. Вероятно, царю было трудно смириться с мыслью, что его родной сын – плоть от плоти – потерян навсегда и представляет угрозу делу всей его жизни. Петр оставлял себе надежду на исправление Алексея, вопрос о наследнике престола оставался открытым.

В конце января 1716 года царь отбыл за границу. В вольном городе Данциге[82]он отпраздновал свадьбу второй своей племянницы Екатерины с герцогом немецкого княжества Макленбург, скрепив этим браком еще один политический союз. Россия получила права разместить на время войны во владениях герцога войска, иметь склады, пристани в портах, церкви, заниматься торговлей. На торжествах бракосочетания присутствовал польский король Август, производивший впечатление вассала, принимавшего у себя ленного владетеля. Со времен Прутского мира Петр всячески уклонялся от вывода русской армии из Польши, мотивируя невыполнение условия договора с Турцией необходимостью защиты своих союзников и переброской войск в Померанию. В Данциге, полном русских солдат, царь чувствовал себя как дома. Озябнув во время проповеди в лютеранской церкви, он молча снял парик с бургомистра и покрыл им свою голову.

По пути на целебные воды графства Пирмонт в Саксонии Петр встречался с новым королем Пруссии Фридрихом Вильгельмом I, который восхищался русским царем и по своим склонностям немного походил на него – интересовался ремеслами, придерживался строжайшей экономии, провозгласил равенство всех сословий перед законом, имел страсть ко всему военному. Окончательно царь завоевал симпатии короля, обеспечив поставку в прусскую армию нескольких сотен русских солдат великанов, к которым Фридрих питал особенную слабость. Отношения России и Пруссии приобрели прочный и доверительный характер, монархи стали друзьями. С королем Дании Фредериком IV Петр договорился высадить летом союзную армию на берега Швеции «и там силою оружия принудить неприятеля к миру». В Пирмонте «его величество изволил идти к колодцу и кушать воду». Петр настолько серьезно относился к процессу лечения, что отказался от банкета в день своего рождения: доктора запретили ему пить вино при употреблении целебных вод.

Поправив здоровье, царь прибыл в Копенгаген, где сосредотачивались войска и корабли для высадки десанта в Швецию. В операции решили принять участие англичане и голландцы, раздраженные действиями шведских каперов в Балтийском море, блокировавших морскую торговлю. В начале августа датско-русско-англо-голландская армада под командованием Петра в составе восьмидесяти военных кораблей вышла в море для сопровождения четырехсот торговых судов. Кроме как распугать шведский флот, плавание носило характер масштабных совместных маневров союзных и дружественных эскадр. Высадка войск во владениях Карла XII так и не состоялась – датский король не обеспечил своевременную переброску русских войск из Макленбурга. «Генеральный консилиум…учинил отставить десант до следующего лета».

Из Дании Петр отправился в милую его сердцу Голландию, в которой царя в первую очередь влекли те места, где он побывал без малого двадцать лет назад. Он с удовольствием посетил Саардам и судовую верфь в Амстердаме, обласкал своих старых знакомых – кузнеца Геррита Киста, бывшего бургомистра Витсена, вдову корабельного мастера Поля. Голландцы могли заметить, что за прошедшие годы русский царь заметно изменился в манере поведения: он совершенно не стеснялся толпы и не прикрывал лицо руками, но остался верен пристрастиям молодости – все также интересовался торговлей, различными производствами, техникой и механизмами, с удовольствием совершал прогулки на яхте, посещал музеи, библиотеки, школы, академии; находясь в зените славы и могущества, сохранил простоту в одежде и общении, симпатию и тягу к простому мастеровому люду. Правда, за топор на верфях царь больше не брался, но приобрел богатую коллекцию картин голландских художников.

Дипломатические усилия Петра привлечь Англию и Голландию в качестве посредников в мирные переговоры со Швецией не дали положительных результатов. Более того англичане и австрийцы, недовольные активным вмешательством России в дела северной Германии, требовали немедленного вывода русских войск из Макленбурга, не желали чрезмерного усиления России за счет Швеции, особенно Англия, стремившаяся к контролю над Балтийским морем. Тогда царь обратился с подобным предложением к Франции и получил официальное приглашение версальского двора посетить Париж.

Петр давно хотел побывать в этой стране, известной высокими научными, техническими и культурными достижениями. Людовик XIV, неизменно уклонявшийся от сближения с Россией, умер полтора года назад. На трон взошел его малолетний правнук Людовик XV, до совершеннолетия которого французским королевством на правах регента правил герцог Филипп Орлеанский.

В апреле 1617 года царь прибыл в Дюнкерк, где его встретили представители регента, получившие указание проявлять по отношению к высоким русским гостям всяческий почет и предупредительность, выполнять все их прихоти и пожелания, что оказалось делом нелегким. Петр отказался сесть в предоставленную ему карету, напоминавшую петербургские катафалки, потребовал обычную двуколку, на которой привык передвигаться дома. Царю не понравился ни один из продемонстрированных ему экипажей. Тогда он распорядился поставить на телегу разысканный на складе среди старого хлама кузов фаэтона. Напрасно французы уверяли привередливого гостя, что он рискует опрокинуться в пути – Петр отправился в Париж на транспорте собственной конструкции. Увидев из окна фаэтона множество ветряных мельниц, царь пошутил: «Вот где для Дон Кихотов непочатый край работы». В Кале ему так понравилась супруга председателя королевского суда, что дама чуть не лишилась чести, на защиту которой встал сопровождавший царя камергер французского двора. «Воля и планы его величества меняются ежечасно. Нет никакой возможности составить заранее программу или какой-либо распорядок», – сообщал камергер Филиппу Орлеанскому. – «Вся его свита, от трона до конюшни, легко впадает в ярость. В царствующей особе есть зачатки добродетели, но совсем дикой… Встает он рано утром, обедает в десять часов, после легкого ужина ложится в девять, а иногда вообще не ужинает, если сытно пообедал. Но между обедом и ужином поглощает невероятное количество анисовой водки, пива, вина, фруктов и всевозможной еды. Любит соусы с пряностями и черный черствый хлеб. Наше пиво его величество находит отвратительным, жалуется на все… Вельможи его свиты не менее требовательны, любят все хорошее и знают в этом толк. Царь очень велик ростом, несколько сутуловат и имеет привычку держать голову немного вниз. Он смугл, выражение лица суровое. Носит простое суконное платье, широкий пояс с саблей на боку, парик без пудры и рубашку без манжет». В свою очередь Петр находил французских аристократов слишком изнеженными, жеманными и изящными, забавлялся их манерой ежедневно менять костюм.