Снаружи асфальт дымился от жары. Самир стоял, прислонившись к машине, и весело болтал с сидящими неподалеку привратниками в величественных белых галабеях. Увидев, что я выхожу из офиса, он подал им знак, что продолжит этот разговор по возвращении. Все еще пытаясь отвлечься от истории с Хани, я вперила взгляд в ожидающее меня пассажирское сиденье, к которому приближалась, как мне казалось, очень неровным шагом, – хотелось надеяться, что со стороны это было не так заметно.

– Я видел, как Хани зашел в офис. Ну что, он все подписал? Или догадался, что вы блефуете? – спросил ожидающий моего рассказа Самир, берясь за руль.

– Нельзя воспринимать чужую беду как развлечение.

– Вашу или его? Все в компании знают, что вы никогда не вызовете полицию. Так что каждый вор понимает, чем рискует: если его поймают, придется возмещать ущерб, – Самир тронулся с места, сунув в руку парковщику несколько фунтов.

– Вора нужно наказать, но отдать его в неправосудные лапы нашей системы правосудия – значит подписать ему смертный приговор, – добавила я.

– Если ты такой слабак, что опускаешься до воровства, ты заслуживаешь кары. Вы чувствуете себя виноватой, потому что у вас есть деньги, а у него нет, – пояснил Самир.

Мы ехали к торговому центру Sun City Mall, где мы разместили новый филиал, – это была первая попытка открыть магазин на территории торгового комплекса. Перед открытием предыдущих филиалов мы вели многомесячные, а порой и многолетние споры. О районе, о стоимости, о бренде, нашей миссии и ответственности. Но к этому моменту мы уже окончательно решили играть по-крупному (и не сматывать удочки), поэтому на этот раз мы так долго не раздумывали, хотя затея была более чем серьезная. За торговыми центрами было будущее, нравилось нам это или нет, и Diwan должна была занять там свое место. Кроме того, мы все еще пытались свести концы с концами – и получалось у нас не очень хорошо. Но мы не теряли надежды, что новый магазин поможет закрыть эту вечно зияющую брешь.

Пока мы ехали по мосту Шестого октября, я рассматривала в окно крыши домов, обвешанные спутниковыми тарелками, компрессорами кондиционеров и болтающимися кабелями. Этот автодорожный мост получил свое название в честь того дня, когда Египет прорвался на оккупированный Синай в ходе войны Судного дня в 1973 году. Он задумывался как смотровая площадка, проезжая по которой египтяне смогли бы обозревать достопримечательности Каира: Каирскую телебашню, Нил, здание телевидения «Масперо» (названное в честь французского египтолога Гастона Масперо), Египетский музей, Каирский железнодорожный вокзал. Однако на деле мы заглядывали в окна домов и офисных зданий, стоящих впритык к дороге, и невольно выхватывали мгновения из жизней людей, которые никак не ожидали, что прямо напротив их кухни или рабочего стола вырастет мост. Я благодарила августовскую жару за то, что она вызвала ежегодный массовый исход населения города к кристально прозрачным водам северного побережья. Каир стоял полупустой, и я могла летать по нему в любую сторону. Меня такая погода не смущала. Беспощадное солнце меня даже успокаивало. Словно прочитав мои мысли, Самир вдруг спросил:

– Когда вы поедете на море? Меня эта жара уже доконала.

Он включил кондиционер на полную мощность.

– Когда закончу все дела, – ответила я, опуская свое окно.

– Когда девочки подрастут, их потребности станут важнее ваших, – он выключил кондиционер. – Они захотят почувствовать запах моря и поесть фреску[45] на пляже. Нельзя все лето держать их в квартире, потому что вы работаете.

Самир ездил в стиле масри (египетском стиле): вел машину посередине между двумя полосами, чтобы никто не смог его обогнать, и время от время разражался внезапным шквалом гудков, чтобы напомнить всем на дороге о своем присутствии. Я попросила его выбрать какую-то одну полосу. Он предложил мне сделать то же самое: заниматься книготорговлей, а вождение машины оставить ему. Мы промчали по двадцатикилометровому отрезку моста Шестого октября, спустились вниз по эстакаде, переехали старые трамвайные пути и добрались наконец до улицы Салаха Салема. Над городом, оставшимся у нас за спиной, висели тяжелые серые тучи.

– Жена владельца дома «Балер» решила избавиться от того китчевого магазинчика, через несколько дверей от нас. Через месяц заканчивается их договор на аренду, а денег на продление у них нет. Хорошая возможность для Diwan, – сказал Самир.

Я не ответила. Он продолжил:

– Чистильщик обуви, который работал в «Балере», ушел на пенсию и передал свое место племяннику. Хотите его попробовать?

– У нас в доме нет ботинок, которые нужно начищать.

– Может, однажды появятся, – с ухмылкой сказал Самир. Он не терял надежду. Хотя я, по его мнению, была одной из немногих женщин, способных прожить без мужчины, он постоянно давал мне понять, что предпочел бы, чтобы промежуточный период между Номером Один и Номером Два (которого я на тот момент еще даже не встретила) сильно не затягивался. Он игнорировал мои попытки сохранить молчание, продолжая, как заправский портной, строчить этот разговор по собственным выкройкам:

– Ему нужна будет подработка. Может, возьмете его ночным сторожем магазина на Замалеке? Я слышал, что жена Амм Абду хочет отправить его в отставку, потому что ей надоело, что он не ночует дома, – хмыкнул Самир.

– Я не гажу там, где ем. И тебе не советую, – я включила радио, надеясь, что это остановит дальнейший поток рассуждений Самира на тему аренды помещений и набора нового персонала. Я была против того, чтобы смешивать личную жизнь с бизнесом. Но учитывая то, как в Каире все взаимосвязано, мои попытки разделить два этих мира были обречены на провал. Хинд, нашу молчаливую реалистку, отсутствие этих границ нисколько не смущало. В первые годы Diwan у нас работало четыре кузена ее личного водителя Аббаса, и с годами число его родственников в нашем бизнесе выросло во много раз. Аббас до сих пор возит Хинд, и все наши дети относятся к нему с трепетным уважением. Я рассталась с Самиром несколько лет назад.

Слева от нас на фоне Сахары стал виден Каирский международный аэропорт. Самир катил по шоссе ан-Наср, последнему отрезку нашего пути. Здесь проходила граница между Каиром, который я знала, и Каиром, которого я не знала. Все эти новые магистрали и развязки были тяжелым испытанием для моих ограниченных способностей к ориентированию в пространстве. Самир, довольный своей незаменимостью в этой ситуации, старался ненавязчиво обратить мое внимание на то, какие удачные тактические решения он принимает, чтобы поскорее доставить меня в пункт назначения. Глядя вдаль, на раскинувшуюся там безграничную пустыню, я в очередной раз подумала о том, что очень скоро эта картина изменится до неузнаваемости. Мне было не по душе то, как, сметая песчаные дюны и выплескиваясь на окружающую пустыню, город делит это пространство оградами закрытых поселков и заполняет его шикарными виллами, похожими издали на свадебные торты. Вдруг мы въехали в скопление серых плит: это были недостроенные бетонные коробки, напоминающие обувные; они возводились на государственные деньги для размещения семей низкого и среднего достатка. Зеленые насаждения выглядели здесь чахлыми и пожухлыми. Пустыня уже пошла в контрнаступление. Мой город находился в режиме выживания – и так уже несколько последних десятилетий. Мубарак и его сменяющие друг друга кабинеты министров оказались неспособными строить планы или выполнять их. Для всех них уродство – как моральное, так и эстетическое – было нормой жизни.