Торговые центры находились в центре этих кризисов. Когда состоятельные классы Каира стали перекочевывать в недавно выстроенные пригороды, для удовлетворения их нужд повсюду начали возникать торговые центры. Громкая реклама дешевого супермаркета Carrefour Market с его бесконечными рядами одинаковых товаров поставила под угрозу существование тихих и скромных семейных магазинчиков и лавок. Торговые улицы утратили былую значимость. И самое главное – пропало то ощущение единства, принадлежности к одному сообществу, которое эти улицы создавали. Я задумалась о том, какие отношения с окружающей средой сформируются у нынешнего молодого поколения, которое растет на закрытых, огороженных забором частных территориях. Не могу представить, как можно воспитать в человеке чувство гражданского долга и принадлежности к обществу, если от всего мира его отделяет высоченная стена. Я с теплотой вспоминаю, как мы с Хинд ходили в детстве вместе с родителями по магазинам и лавочкам улицы Двадцать шестого июля на Замалеке. Я своими глазами наблюдала, как шапочные знакомства постепенно перерастали в глубокие, крепкие связи. Торговцы и покупатели знали друг друга, даже если не были друзьями.

Улица Двадцать шестого июля. Даже сейчас, закрыв глаза, я могу представить ее себе в мельчайших деталях. На одном углу неровного тротуара стояли прилавки Магди с местными и иностранными газетами и журналами, скрепленными для надежности прищепками. Каждое утро Магди в неизменной клетчатой рубашке, один край которой был всегда заправлен в брюки, а другой болтался снаружи, колесил по району на велосипеде, развозя прессу. При этом он совершенно спокойно оставлял свои прилавки без надзора: он не сомневался, что никто у него ничего не украдет – и такого действительно ни разу не случалось. Монополию на поставку и распространение всех газет и журналов имело государственное дистрибьюторское агентство «Аль-Ахрам». Оно нагревало Магди, называя ему неправильные даты подачи деклараций, а он компенсировал потери, распределяя эти суммы по своим клиентам. Когда моя мама спрашивала его, почему наши ежемесячные счета все время разные, Магди чесал крыло носа длинным, но идеально отшлифованным ногтем и говорил, что на то воля правительства и Бога. Мама начинала спорить, обещала найти кого-нибудь другого, но потом все равно оплачивала покупки по завышенным ценам. Этот диалог повторялся в конце каждого месяца.

Рядом с прилавком Магди на тротуаре сидела Умм Ханафи. Она была из гордых феллахов[46]: ряд жемчужных зубов и спина прямее ствола пальмы. На ней всегда были полностью черная галабея и цветастый платок, который она заводила за уши и завязывала на затылке. В ушах у нее болтались серьги-кольца. Три параллельные зеленые линии, которые спускались по подбородку, указывали на ее бедуинское происхождение. Иногда она приносила с собой ребенка, который сосал ее грудь. Каждое утро она проходила несколько миль с плетеной корзинкой на голове, чтобы добраться до Замалека и продать здесь свои свежевыпеченные лепешки баляди. По указанию мамы мы всегда покупали их у нее, а не в субсидируемой государством хлебопекарне в конце улицы.

Извечным обитателем улицы Двадцать шестого июля был также Мадбули, торговец фруктами и овощами, который изо дня в день сидел, еле вмещаясь, в пластиковом кресле на углу своей лавки. Отец покупал у него фрукты и овощи, каждый раз препираясь насчет их качества, а мама только поднимала и хмурила брови, когда слышала его цены. Когда я выросла и сама стала делать покупки для дома, я тоже приходила рассматривать, нюхать и отбирать манго из внушительной кучи, выставленной перед его магазином. Обычно он в отместку подкидывал мне несколько перезрелых плодов. К тому времени он променял свою галабею на рубашку и брюки, куда хуже сидевшие на его тучном теле. Эти лавки и их владельцы были важной частью моего детства – и они продолжают, так или иначе, присутствовать в знакомых мне с ранних лет местах. У Магди, во рту которого стало теперь еще меньше зубов, появился помощник, вместо него колесящий на велосипеде по улицам Замалека. Кусок тротуара, который занимала Умм Ханафи, пустует. Мадбули в магазине теперь помогают родственники. А вместо хлебопекарни в конце улицы сейчас магазин мобильных телефонов.

Одновременный упадок торговых улиц и расцвет торговых центров мог бы спровоцировать революцию, стать поводом переосмыслить устройство улиц и наши ожидания от городского пространства. Но вместо этого египтяне безропотно поддались очарованию торговых центров. Кинотеатры Renaissance Cinemas. Starbucks. McDonalds. Zara. Mango. Катки. Общественные пространства города чахли – в то время как торговые центры предлагали народу роскошные приватизированные подобия парков и рыночных площадей. Люди целыми семьями прохлаждались в комфортных кондиционированных залах и дивились ценам на импортированные товары, которые не могли себе позволить. Не состоящие в браке пары воспринимали как благодать место, где можно спокойно разгуливать за руку, разглядывать витрины мебельных магазинов и пить из одной бутылки дешевую газировку. Туалеты там регулярно мыли и снабжали мылом и бумагой, в отличие от всех других общественных туалетов Каира. Удобство и непринужденность – вот, что было всем нам нужно. Но никто ни на секунду не задумывался о последствиях. Об отсутствии личного контакта между владельцами магазинов и покупателями. О растущем разрыве между тем местом, где мы живем, и тем, куда вкладываем деньги. В торговом центре не за что уцепиться, не к чему прикипеть. В его совершенстве есть искусственность, которая делает его уродливым.

Когда мы приехали к Sun City, я вышла из машины и попросила Самира подождать меня на парковке. Мне страшно не хотелось, чтобы он пришел со мной в наш новый филиал Diwan и начал высказывать непрошеные соображения о том, что́ мы тут сделали и что́ могли бы сделать лучше. Я аккуратно ступила на свежевымытый мраморный пол, боясь поскользнуться. Меня встретил кристально чистый воздух, искусственные пальмы и широкие лестницы, уходящие вверх; над ними с помощью оптических эффектов был изображен небосвод невероятного псевдоренессансного голубого цвета – все это заставляло забыть о реальности. Я приметила знакомый логотип Diwan прямо напротив входа в кинотеатр. Я прошла вдоль витрины, проверяя, нет ли на стекле царапин, и глядя на выставленные на всеобщее обозрение арабские и английские книги. Внутри я увидела Нихал, нового менеджера магазина, кассиров, консультантов, персонал кафе и уборщиков. Отбросив сомнения, я толкнула дверь с длинной хромированной ручкой – точно такую же, как на Замалеке. В воздухе витал дух потенциальных свершений – так пахнет воздух в новой машине: идеально заполненные полки, витрины с аккуратно выложенными книгами, еще свеженький персонал и сверкающая касса.

Добрые глаза Нихал развеивали страхи новых сотрудников, хотя в ее голосе звучала та мягкая настойчивость, с которой она всегда руководила людьми. Она указала на стопку комплектов одежды в индивидуальных целлофановых пакетах, которая лежала на столе возле нее: «Вы должны надевать эти вещи каждый раз, когда выходите на работу в магазины Diwan, и вести себя соответственно нашим стандартам. Да, униформа абсолютно одинаковая, вне зависимости от ранга». Менеджер скривился. Уборщики улыбнулись. «Ваша должность будет указана на бейджике с вашим именем». Когда все затихли, Нихал продолжила: «Карманы брюк зашиты, чтобы у вас не было никаких соблазнов, а также во избежание ложных обвинений. Можете оставлять личные вещи в шкафчиках, когда переодеваетесь перед началом смены».