Я не знал его настолько, чтобы понять, какую, в сущности говоря, тяжелую жизнь он прожил. У него хватало самолюбия и выдержки скрывать от людей, которые непричастны к его бедствиям, скрывать их так, чтобы ничего не было заметно.

В своем внутреннем мире он был совершенно свободен. Он ни с кем не делился тем, что мешало ему жить. Потому что люди, любящие и уважающие его, непременно огорчились бы и страдали бы вместе с ним. Он не хотел их страданий. Может быть, от самых близких он ничего и не скрывал, но, повторяю, мы не были так близки, чтобы я почувствовал в нем человека удрученного, чем-то расстроенного. Ничего этого не было.

Правда, я бы не сказал, что он был человек веселый. Он скорее был человек задумавшийся, глубоко задумывающийся. Эта черта тоже характерна для большой личности. Прежде чем высказать мысль, он обдумывал ее. Оценивал то внутреннее значение, которое он хотел придать тому или иному слову.

Я был глубоко потрясен, узнав о его безвременной кончине. Я надеялся, что со временем мы станем друзьями.

Юрий Богатырёв. Запомнили его разным…

Июнь 1987 г.

Олега Даля я знал давно, еще со времен совместной работы в театре «Современник», однако словесный портрет его нарисовать непросто. Он мне запомнился очень разным, хотя нельзя сказать: «Он был неровным человеком». Скорее он был контрастным. В Дале уживалось и изящное остроумие, любовь к всевозможным выходкам, доверчивость к миру, и в то же время влечение к чему-то подлинно трагичному. Наверное, поэтому он зачитывался Лермонтовым. Играл драматические роли, а сам тянулся к сказкам и детективам: сказки уводили от реальности. Детективы развлекали. Он балагурил, слыл душой всякой компании – и вдруг замыкался, надвигал кепку на глаза, поднимал воротник и уходил в себя – ну точь-в-точь Зилов, его герой, которого он с такой точностью сыграл в «Отпуске в сентябре». Впрочем, может, себя в образе.

И в жизни, и на сцене он был непредсказуем. Помню, прибежал ко мне утром в гостиницу, – дело было как раз в Петрозаводске во время съемок вампиловской пьесы, – и серьезно, как-то по-далевски серьезно заявил: «Юра, мы должны идти в цирк. Ты будешь белым клоуном, а я рыжим. Есть масса идей!». И мы начали репетировать. Я не посмеялся над его причудой – их всегда было немало, но каждая на первый взгляд странная идея долго обдумывалась и вынашивалась. Он мог бы, наверное, сыграть на сцене клоуна-трагика – роль со смехом сквозь слезы.

А в своего героя он умел превращаться задолго до начала съемок. Уже читая сценарий, он перевоплощался, но одновременно наделял персонажа и чертами своего характера. Ненавидящий суету, он не снимался в нескольких картинах. И, кажется, всю свою жизнь постигал краски и полутона одной длинной роли – «плохого хорошего» человека.

За «Отпуск в сентябре» Даль принялся охотно и с радостью. Впрочем, и мы все начали работать так же. Во-первых, заманчиво было «тронуть» вампиловскую пьесу, во-вторых, подобралась чудная компания актеров. Наталья Гундарева, Николай Бурляев, Евгений Леонов, Ирина Купченко и режиссер В. Мельников, который разрешал фантазировать, рисковать, импровизировать, превращая съемочную площадку в экспериментальную. И каждый из нас стал вживаться в свою роль. Наташа Гундарева страдала по отсутствующей квартире, я наглел и распускался на глазах. Но при этом вне площадки каждый оставался собой – все, кроме Даля. Он будто и не играл, а лишь чуть подыгрывал, и, казалось, давно уже жил жизнью своего героя. Приходил на съемку не Далем – Зиловым, снимался и уходил тоже Зиловым. И к нам относился как к персонажам. Хотел я этого или нет, но на протяжении всего съемочного периода для Даля был Саяпиным. Непосвященные говорили: вон идут по городу Богатырев и Даль. Но не тут-то было! Шли по Петрозаводску Зилов со своим дружком-бездельником и вели лишь им понятный диалог.

При жизни о Дале не очень-то много писали, да и говорили осторожно. А он и не любил высовываться, не любил давать интервью, и не потому только, что был очень скромен. Боялся банальностей и штампов – частых атрибутов популярности. Он так и не научился поспевать везде – и на радио выступить, и на телевидении спеть, и в газете напечататься. «Массовый тираж» его не тронул. Но и никаких званий он не получил. Даже Заслуженного… Зато все в театре его любили – называли ласково Олежка. Умер он рано. Кажется, не умер, а ушел в своей кепке на глазах, с поднятым воротником. Нелепо, неожиданно, рано…

Владимир Заманский. Высокий дилетант.

Ленинград. 24 мая 1984 г. Литературная запись Н. Галаджевой.

На площади перед Малым театром очень много людей. Кажется, наступила тишина. Ушел Олег Даль. Так всегда бывает: когда умирает художник, чувство немоты увеличивается. Чувство потери голоса, который говорил о нас, за нас.

Можно было бы сказать, что Олега я не столько знал, сколько чувствовал. Его молчание, за которым угадывалось многое, поэзию его души, делающую его облик столь привлекательным, все то, что связано с его, только его «лица необщим выраженьем». Все это было мне в какой-то мере доступно, особенно в последние годы…

Был он особым, редким актером. Тем, кто поражает не только талантом, а еще чем-то, что составляет особый смысл существования в искусстве. Он своим обликом, своим голосом, повадкой, наконец, обаянием, выражал черты нашего актерского поколения. К таким актерам соответствующие роли приходят неизбежно.

Плохо помню Даля во времена первого «Современника», где он начинал и откуда я уже уходил. То ли я его не разглядел в силу эгоцентризма своей жизни в театре, или это было у него самого только начало. Наверное, так. Но уже вышел фильм В. Мотыля «Женя, Женечка и “катюша”». Можно было бы пристальнее вглядеться в него. Старая история: «Лицом к лицу лица не увидать».

Не видимся годами. Но вот наш друг пишет пьесу по повести Джона Стейнбека «Квартал Тартилья-Флэт». И вот мы сидим у Володи Паулуса. Он читает свою пьесу. Олег, жена Володи, Люся, я. Кто же еще?! Мечты о новом театре. Способность мечтать – признак таланта. Владимир Паулус и Олег Даль мечтают. Здесь я впервые услыхал от Олега: «В театре можно играть как в джазе – каждый импровизирует соло». Слова не точны, но смысл этот.

Идут годы. Даля не вижу. Уже сделан фильм «В четверг и больше никогда». Даль говорит о своем поколении. О тех, кто не верует, не любит, не ждет…

Сблизились мы в последние два года. Для него это были годы зрелости художника. Недаром он уже думает о режиссуре решительно. Быть таким актером и не иметь возможности играть Гамлета, зачем тогда быть актером?! В очень большом творческом диапазоне у Олега было несколько нот, наиболее полно выразивших его трагическую сущность. Шут в «Короле Лире»… Вспоминается теперь тонкий звук флейты, тонкая нервная фигура мальчика-шута… какая-то роковая связь между его Шутом и трагизмом судьбы художника вообще… И его судьбы тоже. А Зилов из «Утиной охоты»!.. А Васька Пепел из «На дне»!..

Странно это, но сейчас мне кажется, что он был старше меня. Видно, здесь проглядывала глубина его натуры, его жизни в искусстве. Как и положено большому таланту, он удивлял и поражал воображение. Вот в его доме, в его комнате на стенах висят репродукции картин крепостного художника Сороки. Вглядитесь в них, кое-что станет понятно вам в артисте. Вслушайтесь в стихи Лермонтова, с которыми он не вышел на сцену, но успел записать и не стер… И опять вы приблизитесь к нему. К чистому звуку его лиры.