Я думаю о маленьких небесах, которые создала наша любовь в пространстве, чтобы они служили нам кровом, под ними мы обменялись молчаливыми клятвами. Я знаю, что они никуда не делись, но не могу жить под ними.

Я не отвечаю на телефонные звонки. Не распечатываю письма. Не знаю, плачет ли он, тоскует ли, сожалеет ли обо мне. Я не знаю, что такое любовь, в чем она состоит. Во мне осталось только желание. Утолилось любопытство тела, и больше ничего не осталось. Ночью я бьюсь головой о стену, стискиваю зубы, кусаю руки. Утром просыпаюсь с пустой головой и привычно повторяю все, что привыкла делать днем, говорю все, что нужно говорить. Я заранее коплю улыбки, которые мне нужно распределить. Я похожа на механическое пианино, куда заранее загружают карточки с перфорацией. С минуты на минуты я заиграю. Без чувств. Без души. Играю. Дни становятся все длиннее, их медлительность невыносима. С утра я мечтаю о ночи, об отдыхе, об одиночестве; сбросив маску счастливой хозяйки, я опущу веки и уголки губ.

Как-то утром Бен пришел на час раньше. Я не успела надеть броню. Не повторила дневные реплики.

— Что-то не ладится? — спросил он.

Я молчу, уставившись в пол.

— Что не ладится? — повторяет он.

У меня стучат зубы.

— Заболели? Я вызову врача. Хотите?

Я сжимаю ладонями щеки. Сжимаю еще крепче. Зубы, прекратите валять дурака. Бен подходит ко мне. Осторожно трогает за плечо. Я ему не мешаю. Он подходит еще ближе и обнимает меня.

— Ничего, — говорит он. — Это ничего.

Он ласково меня покачивает, переступая с ноги на ногу, мы с ним как начинающие танцоры.

— Вы устали, — объясняет он. — В этом вся причина. Это естественно. У вас нет выходных. Вы все время работаете. Вы перенапряглись. Вот в чем дело. Вы совсем выбились из сил. Но все будет хорошо. Я и Барбара прекрасно справимся. Вам нужно отдохнуть. Вам нужно поехать за город.

Я разревелась.

— Я сказал глупость? — огорчился Бен.

Мне нечего ответить. Он обнимает меня крепче.

— Скажите, чем вам помочь. Я все сделаю. Я переписал ваши рецепты, смотрел, как вы готовите, тренировался дома.

«Как это несправедливо, — думаю я. — Как несправедливо, что этот мальчик так добр ко мне. Он готов на все, а я этого не заслуживаю. Неужели он не видит, что на лбу у меня написано: бессердечная женщина?»

— Вы первый человек, благодаря которому мне захотелось что-то делать. Первый человек, который меня чему-то научил.

— Значит, ты согласен? — спрашиваю я и чувствую, что голос у меня сел.

— На что? — спрашивает он и легонько отстраняется.

— Взять ресторан. Я хочу тебе его подарить. Ты сделал столько же, сколько я. Я не могу больше им заниматься. Я узнаю, как это делается. Мы оформим все как полагается. У тебя не будет никаких неприятностей. Мы все предусмотрим.

Я замолкаю. Не знаю, продолжать или нет.

— Мне хотелось бы, чтобы ресторан был подарком, Бен. Я не хочу, чтобы он был для тебя грузом и тяжестью.

Я вижу по глазам, что он не согласен. И тороплюсь заговорить раньше, чем он начнет меня переубеждать.

— Ты столько времени работал без зарплаты. Мне ты ничего не должен, это я тебе всем обязана. И отдаю тебе, что у меня есть. Мы сходим с тобой к нотариусу и перепишем его на твое имя.

Он мотает головой:

— Ни в коем случае. Ни в коем случае.

— Согласись. Пожалуйста, — прошу я.

Он задумывается.

— Я не против того, чтобы им заниматься, — говорит он, — я против того, чтобы вы мне его дарили.

У него такой уверенный тон. Откуда он знает? Как догадался, что я не имею права сделать его своим наследником? Каким чудом спасает меня от очередного предательства?

— Ты прав, — говорю я. — Я тебя назначаю управляющим «У меня».

Я беру скалку и торжественно посвящаю его в новую должность, касаясь левого плеча, правого плеча. Церемония вызывает у Бена улыбку.

— А вы чем надумали заниматься? — спрашивает он. — Куда вы денетесь?

Об этом я еще не думала.

— У вас же нет дома, — напоминает он мне.

Действительно.

— Ну и что, — тряхнула я головой, — чтобы жить, мне ничего не нужно. Почти ничего.

Понедельник проходит грустнее грустного, настроение похоронное, мы как будто с кладбища, Бен и я. Но мысль, что нам обоим одинаково грустно, нас поддерживает. Воздух потеплел, и солнышко, которому наконец удалось согреть нашу широкую короткую улицу, скромно намекает нам, что мы вскоре можем рассчитывать на весну. Барбара уже надела платье в цветочек. Юбка колышется, как цветущий луг. Я делюсь с ней нашими планами. Опасаюсь, как бы она не отказалась работать у Бена, он на несколько лет моложе ее.

— И прекрасно, — успокаивает она меня. — Больше всего я люблю быть на вторых ролях. Мне нравятся слуги, которые управляют господином. Думаю, что у меня есть склонность к подпольной деятельности.

Ох, хитра, думаю я и с нескрываемым удовольствием слежу, как Барбара вальсирует между столиками и записывает заказы крупными отчетливыми буквами. Она шутит с посетителями, наклоняется поболтать с четырехлетним карапузиком, умеет осадить ворчунов, надоед, приставал. У нее врожденное чувство пространства и времени. В ее присутствии зал словно бы разбит на квадраты, любая просьба, любое сведение тут же получает свои координаты. Теперь у нас никто не сталкивается в кухне, никто подолгу не дожидается заказа, не бывает ошибок с блюдами. Смотреть на Барбару за работой — подарок.

В пять часов, как обычно, заглядывает Венсан выпить чашку чая и обсудить с Барбарой, какими кустами лучше огородить террасу. А за ним в проеме двери появляется и стоит, заслоняя солнце, силуэт. Я обращаю на него внимание не сразу, я роюсь в папке, ища разрешение мэрии, там точно сказано, на какую часть тротуара перед рестораном мы имеем право. Вот, нашла, наша терраса два метра в ширину и шесть в длину. Я протягиваю бумагу Венсану, а он мне кивает на кипу каталогов для садоводов, которые принес с собой. Глаза у Венсана устремлены к двери, и я тоже смотрю на дверь.

В дверях стоит высокая красивая девушка. У нее широкие скулы и косы короной на голове. Мне на память сразу приходит Василиса Премудрая, героиня русских сказок, которые мне читали в детстве. Я не вижу, какие у нее глаза, какое выражение лица, все в тени, солнце у нее за спиной. Девушка стоит неподвижно. Я начинаю волноваться. Мы все замолкаем, ждем, что будет делать девушка.

— Она, — шепчет мне Бен.

Я собираю документы, разложенные на столе, и доверяю их хранить Венсану.

— Побудьте у тебя, хорошо? — спрашиваю я у него.

Барбара, Венсан и Бен молча поднимаются из-за стола и направляются к двери. Девушка отступает на шаг в сторону и пропускает их. Солнечные лучи врываются быстрее стрел и ослепляют меня. Когда я открываю глаза, девушки уже нет. Я понимаю, что осталась одна, и вдруг слышу легкое покашливание у себя за спиной. Девушка сидит за тем самым столиком, за которым сидели мы все несколько минут назад.