Я попросила его на время расстаться. Просто чтобы попробовать, как мы можем жить отдельно друг от друга. О, как он тогда спорил со мной! Уговаривал, угрожал, пытался манипулировать.

Я вступила в клуб желающих похудеть, начала много гулять и снова пошла учиться. Я пыталась вернуться к своей прежней жизни без Чарли.

Время от времени он появлялся вновь, выбирая моменты, когда я была слаба: чувствовала голод или усталость от физических нагрузок. Но у меня перед глазами всегда были фотографии моих свежих фоток и фоток ДО, и разница между ними давала мне силы противостоять настойчивому Чарли. Постепенно я становилась все более независимой, мое здоровье пошло на поправку, и он возвращался все реже.

И вот теперь я освободилась от него окончательно! Развелась с ним, и назад дороги нет! Чарли, моя «вторая половинка» – и, скажу вам, точно не лучшая половинка, – исчез из моей жизни. Он уже не вернется.

Прощай, Чарли, слава богу, что ты ушел. Сейчас я понимаю, что жила с ним только потому, что боялась его отпустить.

Есть уроки, которые мы намеренно преподаем своим детям. А есть нечаянные уроки. Моя мать научила меня быть писателем – нечаянно. Это случилось в тот день, когда я нашла ее черную папку.

В папке оказался рассказ, который она писала – тайно, упорно, прямо у нас под носом. Это было завораживающее открытие для десятилетней девочки, которая любила красивые блокноты и чудесный вымысел. В тот день во мне зародилось желание писать.

Мы никогда не говорили об этом с матерью, но я наблюдала за ней, примеривалась пальцами к ее пишущей машинке, когда она не видела.

В какой-то момент моя мать перестала писать и увлеклась другими занятиями. Я же осталась верна словам.

Я писала для школьной и университетской газет. Сочинила одну пьесу, которая выиграла конкурс. И еще одну, которая так и осталась рукописью.

А потом я стала матерью, но не перестала быть писателем. Я знала, что это возможно, потому что так делала моя мать. Я вынашивала и растила детей, и также вынашивала и растила свои статьи и рассказы, заполняя ими собственные черные папки.

Я стеснялась говорить кому-либо, что я писатель, поскольку для этого – как мне казалось – нужны были обоснования: публикации в книгах, газетах, журналах. На собственном опыте я узнала, что путь к этой обоснованности вымощен отказами.

Когда мои дети пошли в школу, положение начало меняться. Медленно. Очень медленно.

Я начала писать колонку для местной газеты, Battle Creek Enquirer. Так приятно было снова видеть напечатанной собственную подпись! Она позволила мне, говоря о себе, пользоваться замечательным словом – «писатель» – и при этом не краснеть. Меня так называли даже мои дети, что тоже было формой официального признания.

Моя колонка, прежде выходившая от случая к случаю, постепенно стала еженедельной, воскресной. Чуть позже я стала печататься в литературных журналах и антологиях. Пару моих пьес приняли к постановке. Я работала над книгой. Мою первую книгу, «Учительница по имени Вера», опубликовало издательство Cairn Press.

И вот мне сорок четыре года. Трое моих детей – подростки. Старшая любит музыку так же, как я люблю литературу. Мой опыт сослужил мне хорошую службу в непростые моменты общения с ней, когда ей с трудом удавалось совмещать занятия музыкой и школьную программу. Я поддержала ее, так как хорошо понимала: следовать своей страсти – это и благословение, и проклятие. Успех, признание (и оплата труда) могут прийти не сразу – или не прийти вовсе. Поэтому ты годами работаешь на нелюбимой работе, чтобы иметь возможность потом, вместо отдыха или сна, делать то, что по-настоящему любишь.

Однажды после работы (офисной скучной работы, где мне иногда удается писать) я приехала домой и нашла на столе записку от дочери.

Она написала, что во время собеседования в колледж один из членов комиссии спросил, какая книга больше всего ее вдохновляет. Дочь назвала мою книгу и объяснила, что именно она научила ее не отказываться от своих увлечений, доказав, что можно сделать карьеру в музыке, даже если не станешь к концу колледжа поп-звездой, потому что ее «матери сорок с лишним лет, а она до сих пор реализует свои мечты».

Свою записку дочь завершила словами: «Вот это и есть вдохновение».

Я разрыдалась. И плакала не минутку, а все десять.

Я не намеревалась преподавать ей этот урок. Даже не предполагала, что она сделает такой вывод.

Я не знаю, добьется ли моя дочь успеха на музыкальном поприще, но она точно преподаст много чудесных нечаянных уроков своим детям. И это вызывает у меня улыбку.

Мои ладони вспотели, а ноги то и дело пускались в нервный пляс, и я не могла их удержать. Естественно, я нервничала, но при этом испытывала приятное возбуждение, сидя рядом с агентом по недвижимости в кабинете нотариуса и заполняя документы. Поставить еще пару подписей – и я домовладелица. В двадцать пять лет! Это был один из лучших дней в моей жизни, уступавший только тому, когда я пару месяцев назад стала дипломированным бухгалтером. У меня всегда имелся жизненный план, и этот дом определенно был его частью. Я хотела получить собственную долю «американской мечты» столько, сколько себя помнила, и теперь стояла на ее пороге – во всей ее кирпичной семикомнатной красе в стиле ранчо.

Эта покупка была важна во многих отношениях. Моя родная мать отказалась от меня сразу после моего рождения. И пока других новорожденных встречали с цветами и шариками близкие и везли домой, я отправилась в детский приют, где жила, пока меня не удочерили. Моей приемной матерью стала прекрасная женщина, которая руководила успешным бизнесом, но не могла иметь своих детей. Через шесть лет, когда она ехала на рабочее совещание, ее машину занесло на обледенелой дороге и она врезалась в ограждение. Проведя около недели в реанимации, она все же скончалась. Мне даже не довелось с ней попрощаться. Вот так я вновь осталась без матери. И без дома.

Спустя пару недель я уехала жить в Миссисипи. Суд назначил сестру моей приемной матери моей официальной опекуншей. Она сразу дала мне понять, что будет обеспечивать меня жильем лишь до тех пор, пока я не окончу школу, как это предписано ей судом. Следующие десять лет были для меня безрадостными. За пару месяцев до окончания школы моя опекунша сказала мне, чтобы я и не думала подавать заявление в колледж. «Ищи работу и снимай жилье» – таким был ее настоятельный совет. Она не желала заботиться обо мне на собственные деньги после того, как ей перестали выплачивать пособие на меня. За неделю до вручения аттестатов она снова напомнила мне, что я должна покинуть ее дом сразу после этого события, потому что срок ее опекунства на этом закончится. Я получила аттестат и осталась одна. Без дома. Снова.