Она подтягивает бумажную ленту ближе ко мне, наклоняется и щекочет краем полотенца мой испачканный рвотой рот.

– Мне просто плохо, – отвечаю я. – Ничего страшного.

Она улыбается и постукивает по газете, зажатой в моих черных от типографской краски пальцах.

– А я все жду, когда же они напишут про этот браслет, – замечает она. – Фотографию опубликуют, вдруг кто-нибудь его узнает?

– Они не пишут о нем, потому что это неважно, – отвечаю я. – Браслет могли забыть в квартире в любое время.

– Могли. Но забыли именно в ту ночь, – говорит она.

– Откуда ты знаешь? – очередная волна страха накатывает на меня.

– Оттуда, что знаю, где его нашли, – отвечает она. – Разве наша бесстрашная предводительница тебе не сказала?

– И где его нашли? – мой голос звучит почти как стон.

– Под телом сержанта, – говорит Бет. – Это мне рядовой Тиббс сказал. Вот задачка, да?

Под его телом, значит.

– И все равно это неважно, – отвечаю я и торопливо мотаю головой, слова выскакивают все быстрее и быстрее. – Может, он уже лежал там, на полу, откатился туда.

– Хэнлон, – она наклоняется, и я чувствую аромат ее парфюма – кокос и сладкая ваниль, самый нежный и девичий. Она пользуется им лишь в дни, на которые у нее запланированы особые бесчинства и мерзости. – Тебе надо быть осторожнее. Пусть ты его и подарила, но это твой браслет.

– Все знают, что я его ей подарила, – выпаливаю я. И это правда. Но я понимаю, что дала Бет новый козырь. Показала трещину в своей броне.

Мне стыдно за саму себя.

Бет улыбается мне сверху вниз и протягивает руку, но я не принимаю ее.

– Я знаю, как много это для тебя значит, Эдди, – говорит она, опуская ладонь. – Но сейчас все очень серьезно, так что ты лучше поосторожнее.

Я резко выпрямляюсь и ударяюсь затылком о кафельную стену.

– Это уже не игрушки, – продолжает она. – Это слишком серьезная битва, чтобы быть со мной по разные стороны баррикад. Так что возьми себя в руки.

И она рассказывает, что однажды видела по телевизору передачу про парня, у которого жена покончила с собой – или так казалось на первый взгляд. А потом выяснилось, что он ее убил.

– И знаешь, как они догадались? По зубам. Они были выбиты, как будто ей дуло в рот силой пихали.

В меня словно медленно входит острое лезвие ножа.

– Ты к чему это? – шепотом спрашиваю я.

– Рядовой Тиббс и его капитан были на опознании. И сказали, что у сержанта были выбиты верхние передние зубы. У него были коронки, кстати. Если тебе интересно.

Я ничего не отвечаю и вспоминаю Уилла на горе Лэнверс. Он рассказывал нам про свои зубы и улыбался во весь рот, показывая вставные – словно снял красивую маску, а под ней была еще одна, даже красивее.

– Значит, кто-то затолкал дуло пистолета ему в рот, – подытоживает она и постукивает по своим резцам – я не смотрю на нее, но слышу этот стук. – Выбил его белоснежные клычки и… пах!

Я сползаю по стене. Я слишком устала и не могу ее больше выносить.

– Ты неправа, Бет, – говорю я. – Он сам сунул пистолет себе в рот.

– А ты откуда знаешь? – она смеется с редкой для нее и пугающей беспечностью. – Ты там была, что ли?

В классе и на переменах пытаюсь стряхнуть с себя коварные домыслы Бет, то, как она затягивает меня в свою игру и заражает меня ею, как лихорадкой.

Да что она может знать? Она просто гадает. Накликивает.

Но браслет, браслет… Под его телом.

«Этому может быть тысяча причин», – убеждаю я себя. И тренер непременно объяснит мне. Она объяснит.

На этот раз все не так, как раньше, когда голос Бет громыхал в голове, заглушая все остальные голоса.

Когда-то было именно так: я делала все, что она велела. Даже прошлым летом в лагере, когда Бет рассказала мне про Кейси Джей, о том, что она распускает слухи за моей спиной… Тогда я в конце концов ей поверила. Смирилась с тем, что так и было.

Но только не сейчас. Я видела то, чего не видела она. Гора Лэнверс, мы втроем – Колетт, Уилл и я. Как уютно им было рядом со мной – они знали, что я буду их беречь. И запах горящей листвы… И то, как мы вместе вдыхали его и тосковали об ушедшем мире, полном красоты и открытий.

Мы трое и то, что нас объединило. Это мгновение было мимолетным, но обладало огромной силой. Оно принадлежало лишь мне, и я не позволю Бет отнять его у меня.

Даже ее голос, ревущий в моей голове, не заставит меня сдаться.

Потому что тренер никогда не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.

«Можно упасть с шестиметровой высоты и приземлиться на мат в целости и сохранности», – когда-то давно сказала она нам.

Но позже в тот же день, на уроке английского я получаю сообщение от Бет. Ссылка на вторую статью: «Поиски улик: что на самом деле случилось в «Башнях».

Теперь это не прекратится.

В статье говорится о том, что полицейские обходят соседей и опрашивают всех жителей здания.

О том, что криминалисты изучают все, что было найдено в квартире, в том числе на ковре.

Мои шлепанцы – оставили ли они следы на полу?

Но тут я вспоминаю, как тренер заставила меня разуться, да и сама была без туфель, проявив невиданное в такой ситуации благоразумие. Подозрительное благоразумие, если подумать.

И тут я вижу последнюю строчку, добавленную как бы походя:

«Детективы начнут просматривать записи камер видеонаблюдения из лобби».

Запись камер видеонаблюдения из лобби.

И перед глазами у меня встает картина: мы с Колетт выходим из здания на цыпочках в полтретьего ночи, она – с кроссовками в руке.

На меня словно обрушивается стена.

И тут приходит второе сообщение от Бет, на этот раз всего три слова:

«Правда выйдет наружу!»

Мы в кабинете тренера. Жалюзи опущены.

Она сидит за столом, а мой телефон лежит перед ней на школьном журнале.

Я никогда не плакала в ее кабинете и сейчас не собираюсь.

– Это Бет тебе прислала? – спрашивает она, кивая.

– Да, да! – я тычу пальцем в экран. – Там были камеры наблюдения, Колетт.

– И что? – отвечает она. – Если бы они увидели меня на записи, думаешь, не сказали бы об этом сразу?

«А как же я?» – хочется спросить мне, но я молчу.

– Тренер, – я пробую зайти с другой стороны. – Они думают, это убийство.

– Никакое это не убийство, – с абсолютной уверенностью произносит она и захлопывает крышку моего телефона – как муху прихлопнула. – Не позволяй себя запугивать, Эдди. Нацгвардия заботится о своей репутации. Для них это плохая реклама.