Мы с Рири отводим Тейси к медсестре Вэнс. Та пришлепывает ей на подбородок пластырь-бабочку и велит отвезти ее в больницу, чтобы наложить швы. От этого Тейси рыдает еще горше.

– Да, дорогая, твоя модельная карьера закончена, – говорю я.

По дороге к своему шкафчику Тейси, облепленная ватой, с фиолетовыми губами причитает, что теперь ей не участвовать в матче, а значит, ее не увидит скаут и вообще, она должна сделать «елочку», потому что весит меньше всех и других таких нет (хотя это неправда). И что тренерша должна выпустить ее на поле, несмотря на ее внешний вид.

А потом она икает, прекращает рыдать и делает глубокий вдох.

– И все-таки это должна быть Бет, – произносит она театральным шепотом. – Бет наш флаер.

Я все слышу голос Рири: «А может, Эдди? Что, если поставить флаером Эдди?»

Но я никогда не стояла там, наверху. И никогда не хотела этого. Я никогда не была звездой, я всегда стояла в поддержке. Вот кто я на самом деле – споттер.

А флаеры – они другие, не такие, как мы.

Помню, в прошлом году после игры с «Норсменами» мы выпивали с ребятами на скале и Брайан Бран поднял Бет над головой, держа за лодыжки. Она стояла на его ладонях, затем вытянула назад одну ногу и сделала свой фирменный «лук со стрелой» – раскрылась, подняла правую ногу вверх и захватила ступню в миллиметре от своей блестящей головки, вытянувшись в одну прекрасную ровную линию. Мы все так и замерли.

Несколько дней, а может, и недель, только и разговоров было, что об этом. Мы все мечтали повторить этот трюк.

– Бет всегда была нашим флаером, – шепелявит Тейси, потирая висок тыльной стороной ладони. – А команда – это главное. Я вот никогда не думала, что чирлидинг для меня так много значит. Пока тренер меня не выбрала. Она изменила всю мою жизнь. И теперь я больше ни о чем другом думать не могу, Эдди. Я во сне слышу счет. А ты? Не слышишь? И мне хочется слышать его всегда.

Я прошу ее замолчать.

– Но ты разве не понимаешь, Эдди? – продолжает она, с трудом ворочая языком. Безумные глаза сверкают. – В понедельник на поле нам нужно будет показать, на что мы способны. Показать, кто мы такие. Чтобы они поняли. Мы должны не просто поразить их. Мы должны заставить их нам поклоняться.

Мне больно крутить руль. Я все еще чувствую, как Тейси цепляется за меня – в какой-то момент я даже испугалась, что она вывернет мне плечо. Слышу голос Бет: «Поднимайте эту сучку. Пусть летит!»

И вижу, как Бет молниеносно выбрасывает руку, хватает меня, удерживает от падения.

Когда я вела хромающую Тейси к выходу из зала, тренер бросила вслед:

– В следующий раз, когда отпустишь ее, Хэнлон, сразу убирай руки. Она не должна их видеть. Если увидит, она станет за них цепляться. Разве ты бы не стала?

«А ты бы не стала?» – хочется спросить мне.

Я снова вспоминаю хромоножку Эмили, съежившуюся на трибунах. На прошлой неделе она оставила запись на моей стене в «Фейсбуке»: «Почему ты мне больше не звонишь? Никто не звонит». Я решила, что это шутка. Эмили любит приколы.

И не ответила.

Теперь она сидит на матчах и почти ничем не отличается от остальной толпы. Она маячит где-то на границе, в полосе отчуждения между блеском наших загорелых тел и серым пятном всего остального, всех остальных в этом несчастном мире.

«Ты сглазила Шлаус», – пишу я Бет уже из дома.

«Надо было ей твой браслетик подарить», – отвечает она.

Словно в ответ на кодовое слово, произнесенное гипнотизером, перед глазами тут же возникает картина: мой браслет в квартире Уилла. Пурпурный шнурок на ковре.

И я не могу выкинуть из головы слова Бет: «Что же тренерша тебе не рассказала, что ее спрашивали про браслет? Вы же друзья – не разлей вода».

Но правда, почему она мне не рассказала?

Надо, наверное, просто позвонить ей и спросить. Но я этого не делаю.

Мне хочется, чтобы она сама мне рассказала.

Если мне придется ее расспрашивать, это будет уже не то.

Через несколько часов приходит сообщение, но не от тренера – от Бет.

«Угадай, кто будет флаером в понедельник?»

Тейси выбыла из игры – значит, Бет. Меня накрывает странное чувство – смесь ужаса и облегчения. И невыносимое желание узнать, о чем говорили Бет и тренер в эти несколько часов после тренировки – что за разговор привел к такому исходу?

«Ну что, теперь довольна?» – строчу я.

Но она не отвечает.

Телефон оживает, когда на улице уже кромешная тьма.

«Выйди на улицу».

Раздвигаю жалюзи и вижу у дома машину. За рулем Колетт.

Шагаю по лужайке, замерзшая трава хрустит под ногами.

Мы сидим в машине. Это машина Мэтта, она не такая красивая, как у тренера – в ней пахнет сигаретами, хотя я не видела, чтобы Мэтт Френч курил.

На подстаканнике пятна – кольца от кофе. Как годовые кольца на срубе старого дерева.

Что-то касается моей ноги – ручки полиэтиленового пакета или краешек старого чека – что-то, оставшееся от Мэтта Френча.

В этой грязной машине меня вдруг охватывает странное чувство – как в тот раз, когда я увидела Мэтта на кухне после полуночи. Он сидел, склонившись над тарелкой овсянки – фирменным блюдом Колетт, ее особой органической смесью, на вид состоящей из камней, сажи и опилок. Я догадалась, что это и есть его ужин. Он сидел, ссутулившись и свесив ноги в одних носках, на голове его были наушники, чтобы не слышать, как мы истерично смеемся, как чавкаем жвачкой.

И вот теперь то же самое. Я представляю, как бедняга Мэтт сидит в аэропорту или офисной башне где-то в Джорджии, в конференц-зале в чужом городе, где собираются такие, как Мэтт Френч и занимаются тем, чем занимается он – тем, что нам совсем не интересно. И я сомневаюсь, что нам бы было интересно, если бы мы даже знали, что это.

Когда я думаю о нем, я вспоминаю его глаза, в которых сквозят самые разные чувства. Они совсем не похожи на глаза Уилла, потому что в глазах Уилла всегда был только сам Уилл. А в глазах Мэтта Френча – только Колетт.

– Его все еще нет? – спрашиваю я.

– Нет? – она непонимающе смотрит на меня.

– Мэтта, – уточняю я.

Она отвечает не сразу.

– А, – спохватывается она и на секунду отворачивается. – Нет.

Как будто и думать о нем забыла.

Положив руки на руль, она произносит:

– Есть новости, Эдди.

Браслет. Наконец-то она собралась рассказать мне о нем.

– Полицейские, – продолжает она. – Кажется, до них дошли слухи. Они спрашивали меня, какого рода отношения связывали нас с Уиллом.