– Ты же сказал…― выдыхаю я.

– Я соврал, ― рычит Финн, а потом начинает резко и быстро поднимать бедра, трахая меня глубоко и так жестко, что от переизбытка чувств я впиваюсь зубами в его плечо и в буквальном смысле вою.

Меня так внезапно и резко накрывает оргазм, что я взвиваюсь и пытаюсь выгнуть спину, но Финн так крепко держит меня, что я не могу пошевелиться. Я впиваюсь ногтями в его ладонь и кричу, срывая голос.

– Вот так, девочка, ― шепчет он мне на ухо. ― Давай, милая, еще разок. Порадуй меня.

Его голос сдавленный и сиплый, и я знаю, что Финн и сам уже очень близко к финишу. Я расслабляю внутренние мышцы и зажмуриваюсь, потому что ощущений слишком много и они такие острые, что меня пронизывает от макушки и до пят. Все тело дрожит, подбрасывая меня, пока напряжение в нем нарастает. По позвоночнику уже в третий раз проносится волна, обжигающая кожу и плавя каждый позвонок. Я превращаюсь в трясущуюся массу без мыслей. Я только чувствую, впитываю, дышу ощущениями. Я задыхаюсь, когда Финн, замедлившийся, чтобы дать мне пережить предыдущий оргазм, снова ускоряется. И теперь он беспощадный. Берет меня так сильно, что, кажется, я чувствую его член даже в животе. Он раз за разом бьет в самую чувствительную точку, заставляя меня выгибаться и кричать, срывая голос. Я снова кусаю Финна, когда мы одновременно приходим к финишу. Жар опаляет все тело, срывает настоящее, комкает его и превращает в золу, оставляя только фантастическую вселенную, где только он, я и наша эйфория. Собственный мир, где нет места суровой действительности.

Я падаю рядом с Финном, пытаясь привести дыхание в норму, пока он нежно гладит мое бедро.

– Спроси меня еще раз, рад ли я твоей беременности, ― просит он севшим голосом.

– Ты рад моей беременности? ― спрашиваю, улыбаясь.

– Я готов делать тебя беременной каждый раз, когда заканчивается предыдущая, только ради этих ощущений.

– Извращенец.

Я бью Финна по плечу, а он притягивает меня к себе и целует в макушку.

– Я люблю тебя, ― шепчет, и я снова качаюсь на волнах удовольствия.

Мишель

Я иду босиком по газону, прижимая к уху трубку.

– Ты сейчас боишься родов, Мишель, ― Лисса говорит это так спокойно, и я слышу улыбку в ее голосе. Но мне не удается растянуть такую же на своем лице. ― Когда придет время ты будешь думать только об одном: скорее бы все закончилось.

Теперь я смеюсь.

– У тебя так и было?

– Конечно. Так происходит со всеми женщинами, поверь мне.

– Меня токсикоз замучил. Вместо утреннего секса у меня теперь объятия, которые я дарю унитазу.

– Я вышлю тебе специальное меню. Если будешь придерживаться его, станет немного легче.

– Надеюсь на это.

– Как у вас с Финном?

– Он одержим моим положением. Первые пару недель, как мы узнали, он просто боялся ко мне подойти. Сначала набросился, и у нас был умопомрачительный секс. А потом его переклинило. А мне так хотелось секса, что я на стены лезла. Но все наладилось. Кажется, он поговорил с Адрианом.

Лисса смеется.

– Определенно поговорил. Потому что я рассказывала Адриану о пользе секса во время беременности.

– Так вот откуда теперь эта активность у Финна.

– Похоже на то. Пользуйся, Мишель. После родов будет не до этого.

Я вздыхаю. После родов. А как оно будет после? И будет ли что-то? Где мы будем? Хочется верить, что весь этот кошмар закончится, и мы наконец сможем вернуться к нормальной жизни, если такое возможно. С каждым днем моя надежда все активнее растворяется в воздухе, превращаясь в пыль.

– Ладно, милая, мне пора бежать. Проснулся мой крикун, сейчас включит сирену, и мы не поговорим.

– Спасибо, что поддерживаешь меня, Лисса.

– Да брось. Я надеюсь, мы станем хорошими подругами.

– Думаю, мы уже ими стали.

Мы прощаемся, и я отключаю звонок. Разворачиваюсь и бреду к дому, глядя себе под ноги, пока не замечаю на газоне тень. Поднимаю голову и улыбаюсь. Финн, сложив руки в карманы стильных брюк смотрит на меня с улыбкой, слегка склонив голову набок. Я подхожу к нему и тут же попадаю в крепкие, мужественно пахнущие объятия, которые дарят мне умиротворение.

– Не простудишься? ― спрашивает он, целуя меня в висок.

– Нет. Земля уже прогрелась.

– С кем общалась?

– С Лиссой. Дала мне пару советов, чтобы не мучиться токсикозом.

– Это хорошо. Прогуляешься со мной еще немного?

– Конечно.

Я подхватываю предложенный мне локоть и иду в противоположном от дома направлении.

– Детка, мы на финише, ― говорит он, когда мы отходим довольно далеко. Мое сердце радостно заходится. Скоро все закончится. ― Теперь ты должна во всем меня слушаться. Вчерашний скандал относительно золотой клетки был лишним. Но я его стерпел только потому, что понимаю, в каком ты положении. И я сейчас не о беременности говорю. ― Финн останавливается и заключает мое лицо в ладони. ― Ты мне доверяешь?

Сейчас его взгляд абсолютно серьезен, голос грубоват и тон, не терпящий возражений.

– Ты же знаешь, что да. Финн, ты единственный во всем мире, кому я доверяю. Мне кажется, даже больше, чем себе.

– Ты ведь знаешь, что я ничему плохому не дам случиться с тобой?

– Знаю.

– Мишель, но я прошу тебя отнестись к моей просьбе со всей серьезностью. Ты. Делаешь. Так. Как. Я. Сказал. ― он выделяет каждое слово, но не приказным тоном, а просто твердо произносит, как будто чеканит их в моей голове. Я киваю с серьезным видом, пытаясь показать, что слушаю и слышу.

Я чувствую, как Финн расслабляется, и мы продолжаем прогулку.

– Знаешь, тогда, в гареме этого ужасного Заида я поняла, насколько счастлива. Нет, Джанан отзывалась о нем с любовью и все такое. Но я только представила себе, насколько ужасно любить монстра. Человека, который занимается тем, чем занимается Заид.

– А чем он занимается?

Я удивленно смотрю на Финна.

– Торговлей людьми.

– Он этим не занимается. Выяснилось, что это его отец. Заид для прикрытия.

– Оу, – все, что я могу из себя выдавить. – Но Джанан-то этого не знает. Она правда уверена, что ее любимый мужчина творит такие ужасы.

– Не забивай себе голову глупостями, – отвечает Финн, обнимая меня за плечи. – Мы не можем быть уверены, в том, что знает, а чего не знает Джанан, правда? То, что происходит в паре, всегда остается тайной для окружающих. Равно как и никто не знает, о чем мы с тобой говорим, оставшись наедине.