До черных точек перед глазами мутнилось в голове, пока раздумывал, как пройдет этот день.

— Ты можешь не ехать, — прошептал в висок, гладя по шелковистым волосам. Распущенным и пахнущим как самое сладкое в мире пирожное. Моя личная порция для диабетической комы.

Потухший взгляд вернул из размышлений.

— Нет, я должна это пережить. Немаленькая девочка, — строго, но с надрывом прошептала, отворачиваясь к окну.

А на улице шёл дождь, да и ещё такой, словно водная стихия решила затопить нас. Небеса плакали с нашими душами, израненными, но такими сильными, несмотря ни на что готовыми бороться до конца.

Аня не проронила ни единой слезы ни во время начала похорон, ни когда говорили речь, ни когда закапывали два идентичных гроба, ни когда вынесли море цветов, ни когда сотни людей подошли к насыпям отдать благодарность за спасенные жизни.

Она вздрогнула и всхлипнула впервые за этот день, когда мальчик в медицинской маске лет 5, подошёл к нам и протянул рисунок, где был нарисован он и Миша со словами «Ты станеЖ кАсмонаФтом, я знаю, и Абязательно полетиш в космоЗ». Опустилась перед ним на колени и крепко обняла, утыкаясь в худенькую шейку, спрятанную под массивным шарфом. Он справился, на финишной прямой. Герой.

— Твой папа обязательно попадет на небо. Он спас меня, а я обещал, что попаду на небо первый. Дядя Миша сказал, что первым будет он, и когда наступит моё время, он придет и заберёт меня, чтобы мне не было страшно. Но мне не страшно.

Столько в этих маленьких глазках было силы, столько желания жить и такая любовь к этой жизни, что я не выдержал, и едва заметная одинокая слеза спустилась по щеке, сразу смешиваясь с проливным дождем, укрывающим нас сверху.

В машине Аня навзрыд плакала, на что я лишь обнимал её крепче, чем когда-либо, впечатывая в себя, протискивая как можно ближе к телу. Сердце к сердцу, кожа к коже.

И пусть раньше я разрывался между желанием закинуть ее на плечо, чтобы принудительно потащить к доктору, и прижать к стене, чтобы вытрахать все, что становится причиной ночных пробуждений, не дающих покоя нам обоим, сейчас я просто молча принимал все, что из нее выходило.

Да, это все жилы вытаскивало из родного тела, а я как будто подключен к ее системе жизнеобеспечения. Но мы пройдем это вместе.

Вечером того же дня, когда казалось, что выплакано все, мы с Аней выпили, причем в нее я влил больше, чем в себя, когда наконец-то услышал то, что хотел слышать слишком давно.

— Я люблю тебя, и мне больно смотреть, как своим поведением загоняю тебя в идентичные страдания. Готова ко всему, что скажет мне твой мозгоправ. Даже если признает меня душевнобольной, — резко вскинула стакан и допила остатки спиртного. — Не хочу однажды проснуться и понять, что я сама разрушила нас, даже не попытавшись справиться с проблемой.

Я ошарашено смотрел на нее и в очередной раз доказал глупость сказанного, просто показывая, как именно люблю ее, и что никакие проблемы никогда и ни за что не заставят меня отказаться от того, что я так давно жаждал.

Первые сессии проходили тяжело и непременно в моем присутствии. Говорили много и ни о чем, словно прощупывали почву для поиска решений. Разумеется, без легких успокоительных не обошлось, с паническими атаками дела обстояли куда сложнее.

Постепенно и со временем к жизни возвращалась та Аня, которую я видел на записях с семейных праздников, та Аня, что улыбалась просто так и не затем, чтобы успокоить меня.

Аня, что щурилась от таких редких и необычно-ярких лучей солнца сквозь открытое окно машины, пока я покупал капуччино на заправке и украдкой поглядывал на свое персональное солнышко.

Аня, что могла просто так посмотреть на меня без пресловутого взгляда, наполненного болью. Пусть отголоски все еще плескались на дне и давали о себе знать в лице кошмаров, но путь тернист, и мы поборемся.

— Дай ей смысл жизни, Борь, она чувствует себя убийцей, что, конечно, не является правдой. За тебя она цепляется, разумеется, но ты не таблетка. Всему свое время: время разрушать и время строить. Подумай над этим, — заключила Олеся после нескольких встреч с Аней. — Время созидать в вашем случае.

— Ты говоришь о детях? — у самого во рту пересохло от того, что Аня однажды точно выносит мне ребенка. Но желание уже насквозь прошибло тело.

Олеся замялась и слишком тихо прошептала, загадочно улыбаясь:

— Ты сам знаешь, что делать. Дай ей уверенность в завтрашнем дне. Для начала. Я вижу, как ты на нее смотришь — как на божество. Она смотрит на тебя так же. Это и не хорошо, и не плохо — вы такие. Двигаетесь в унисон, почти синхронны. Складывается ощущение, что вместе больше 10 лет в лучшем случае. И это несмотря на такую разницу в возрасте. Но прямо сейчас она…как слепой котенок на каком-то отшибе вдали от помощи, ситуация с родителями вышибла из колеи, подсознательно она боится потерять тебя, но не думай, что речь о созависимости, — женщина замолчала, странно вглядываясь в окно. — Вы просто как половинки одного целого. Я могу ошибаться, но кажется, что вы даже не ругаетесь, однако если это происходит — причина пустяковая. Да?

Слабо кивнул, все ещё ошеломлённый происходящим.

— Ты тоже не бойся своих желаний и говори все прямо, мы оба знаем, как иногда ты можешь быть скрытым, запрещая себе мечтать о большем.

Я ухмыльнулся и вдруг понял, как именно сделать так, чтобы она не чувствовала себя на отшибе жизни. Как дать ей ту самую пресловутую уверенность, пусть и хотел сделать это немного позже, когда все события перестанут вызывать оскомину в горле, и мы немного отойдем в сторону от смерти и горя.

* * *

Новый год прошел так, что даже моргнуть не успел, мы провели его дома и, соответственно, по-домашнему — в обычных пижамах у камина перед ёлкой, которую украшали от силы минут 20 всем тем, что нашли дома. Никто не думал о реальной подготовке, но я смело заявляю, что это лучшая ёлка в моей жизни.

Пусть и звал Андрей к себе, но обоим было не до того. Да и не хотелось куда-то идти, хотелось остаться с Аней и впитывать ее присутствие, ловить едва заметные улыбки, что с каждым разом становились все увереннее, шептать нелепые пошлости на ухо. И так же страстно любить ее на каждой поверхности нашего дома, раскрывая свою девочку с новой стороны, оголяя ранее неизведанные грани ее личности.

— С Новым годом, мое самое главное сокровище, — прошептал, уткнувшись губами в самые манящие уста.

— С Новым годом, мое все, — крепко-крепко обняла и опять всплакнула. — Ты не подумай, я от счастья, что ты у меня есть, — я бережно провел пальцем по щеке, стирая любимые напоминая о печали.

— Подарки можно открывать, как думаешь? — прищурился и потянулся за коробками под ёлкой. Плавно перевел тему грусти.

Огоньки всюду развешанных гирлянд мягким светом касались лиц, создавая сказочное настроение. Уют. Чувство наполненности.