Когда Крис остановился перед столом, мужчина поднял глаза от бумаг, которые перебирал.

— Так, посмотрим. — Он откашлялся. — Кристофер Патрик Килмуни, — прочитал он.

Крис потерял от страха дар речи. Лепаж и Элиот хором сказали:

— Да.

Крис нахмурился от смущения. Мужчина внимательно посмотрел на Криса, потом обратился к его спутникам.

— Так вы говорите, мать бросила его. — Он водил пальцем по листу бумаги, читая написанное. Когда он снова заговорил, в голосе его слышалось удивление и осуждение: — Неужели пятьдесят один день назад?

— Совершенно верно, — ответил Элиот. — Его мать уехала на уик-энд с мужчиной еще четвертого июля. С тех пор о ней ни слуху ни духу.

Крис перевел взгляд с одного мужчины на другого. Тот, что сидел за столом, посмотрел на календарь и почесал щеку.

— Скоро уже День Труда. У него есть старшие братья или сестры, или родственники, которые заботились о нем?

— Нет, — ответил Элиот.

— Он жил один все лето? Как же он выжил?

— Питался сардинами и копченой колбасой и охотился на мух.

— На мух? — удивленно переспросил мужчина. — А его мать где-нибудь работает?

— Она проститутка, ваша честь.

Это было еще одно слово, которого Крис не знал. Но любопытство взяло верх, и впервые за все время, что они находились в кабинете, он подал голос.

— Что такое проститутка? — спросил он. Они молча отвернулись.

— А что с отцом? — спросил сидевший за столом.

— Он погиб два года назад, — ответил Лепаж. — Вот и все его досье. Теперь вы понимаете, почему департамент социального обеспечения рекомендует городским властям взять его на попечение.

Мужчина забарабанил пальцами по стеклу на столе.

— Да, это решаю я, но мне не понятно одно: почему департамент социального обеспечения прислал на слушание дела вас, а не своего представителя.

Ответил Лепаж:

— Его отец был майором ВВС. Он погиб, выполняя свой долг. Он был моим другом. Мы с мистером Элиотом неофициально усыновили мальчика, если так можно выразиться. Не считая матери, мы самые близкие ему люди. Но поскольку по роду своей деятельности мы не сможем заняться его воспитанием, то мы хотим быть уверены в том, что кто-то другой сделает это должным образом.

Мужчина кивнул.

— Вы знаете, куда его отправят?

— Знаем, — ответил Элиот, — И мы одобряем этот выбор.

Мужчина внимательно посмотрел на Криса и вздохнул.

— Очень хорошо. — Он подписал какую-то бумагу, убрал в папку вместе со множеством других бумаг и передал папку Лепажу.

— Крис… — начал было мужчина и поперхнулся. Он явно находил слов.

— Я ему все объясню, когда мы приедем туда, — заверил Элиот.

— Что вы мне объясните? — со слезами в голосе спросил Крис.

— Спасибо, — поблагодарил Лепаж мужчину. И прежде чем Крис успел сообразить, что происходит, Лепаж повернул его лицом к двери. Взволнованного Криса снова повели через зал мимо дверей с зелеными стеклами, которые напомнили ему двери соседнего банка или почты за углом. Где все это теперь? И что будет дальше?..

Они остановились перед высокими железными воротами, выкрашенными в черный цвет. Прутья ворот были такими массивными, а расстояние между ними таким узким, что Крис понял — ему никогда отсюда не выбраться. Слева от ворот висела большая металлическая табличка с надписью:

“ШКОЛА ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ ИМЕНИ БЕНДЖАМИНА ФРАНКЛИНА.”

Табличка справа гласила:

“УЧИТЕ ИХ ПОЛИТИКЕ И ВОЕННОМУ ДЕЛУ, ЧТОБЫ ИХ СЫНОВЬЯ МОГЛИ ИЗУЧАТЬ МЕДИЦИНУ И МАТЕМАТИКУ…” ДЖОН АДАМС

В огромной каменной стене, которой не видно было конца. Крис увидел массивную дверь под этой табличкой. Дверь вела в некое подобие караулки, заваленной пачками газет, мешками почтой и посылками. Мужчина в вязаной жилетке и фуражке железнодорожника с улыбкой разбирал посылки. Держа Криса за руку, Лепаж и Элиот молча прошли через комнату и оказались в залитом солнцем дворе. Они направились к громадному кирпичному зданию прямо по газону.

— В этом здании занимаются старшеклассники. Когда-нибудь и ты будешь здесь учиться, — сказал Лепаж Крису. — А сегодня мы только запишем тебя в школу.

На каменной плите, над входом в здание были высечены слова: МУДРОСТЬ ЧЕРЕЗ СМИРЕНИЕ, СОВЕРШЕНСТВО ЧЕРЕЗ ПОКОРНОСТЬ. Было только половина первого, и поэтому им пришлось подождать. Они сидели на длинной старой скамье из дуба, поверхность которой была покрыта толстым слоем лака и отполирована до блеска. Скамья оказалась жесткой и неудобной, и Крис все время съезжал назад, а ноги болтались, не доставая до пола. Чувствуя себя подавленным, он смотрел на стенные часы, напрягаясь каждый раз, когда секундная стрелка рывком перескакивала на одно деление вперед. Монотонные щелчки секундной стрелки, казалось, звучали все громче и напоминали ему стук топора, который он слышал в мясной лавке.

Ровно в час появилась женщина. Она была в простой юбке, свитере и туфлях на низком каблуке. В отличие от его матери, губы у этой женщины были не накрашены, волосы не завиты, а наоборот, гладко зачесаны назад и собраны в пучок. Взглянув мельком на Криса, она увела Лепажа в свой кабинет.

Элиот и Крис остались сидеть на скамье.

— Держу пари, ты не наелся двумя гамбургерами, которые мы купили тебе. — Он улыбнулся мальчику. — Съешь-ка “Бэби Рут”.

Крис, ссутулившись, упрямо сверлил взглядом противоположную стену.

— Я понимаю, — снова заговорил Элиот. — Ты хочешь приберечь шоколад на черный день. Но здесь тебя будут кормить регулярно. А что касается шоколада, то в следующий раз, когда я приеду навестить тебя, я принесу еще. Может, ты любишь какой-нибудь другой сорт?

Крис медленно обернулся. Слова этого высокого худого мужчины с сероватой кожей и грустными глазами чем-то его взволновали.

— Не могу обещать, что буду навещать тебя часто, — продолжал Элиот. — Но ты должен знать — я твой друг. Я хотел бы, чтобы ты считал меня… ну, скажем, чем-то вроде отца. Я хочу стать для тебя тем, на кого ты мог бы положиться, если вдруг попадешь в беду. Тем, кто тебя любит и желает тебе только добра. Некоторые вещи бывает так трудно объяснить. Доверься мне, и когда-нибудь все поймешь.

У Криса защипало в носу.

— Долго я здесь пробуду?

— Довольно долго.

— Пока мама не приедет за мной?

— Не думаю, чтобы она… — Элиот поджал губы. — Твоя мама решила, что тебя следует отдать на попечение городских властей.

В глазах Криса стояли слезы:

— Где она?

— Не знаю.