Впереди двигается Сигизмунд, этакая металлическая глыба на блестящем, как тюлень, коне. И сам блестящий, холодный, как морской валун, пролежавший на берегу миллионы лет, омываемый водой дважды в сутки. А вот от меня через все щели доспехов с чайни-ковым свистом вырываются струйки пара. Ну, почти со свистом. Я промок до костей, у себя на Тверской уже бы продрог, но здесь, в этой железной скорлупе, разогрелся так, что, не охлаждай меня дождь...

Тело зудело и чесалось, я с ужасом вообразил полчища злобных блох, что забрались под железо. И сразу же зуд стал совсем невыносимым.

Из-за мелкой дымки лес казался в тумане. Ближайшие деревья я видел четко, а дальше все тонуло в таинственной и страшноватой зеленой кисейности. Во время дождей все звери сидят в норах, ибо капли прибивают к земле запахи и приглушают звуки. Можно пройти в трех шагах от добычи и не учуять ее. Правда, олени тоже не бродят в дождь по той же причине: можно сослепу выйти прямо на хищника. Даже птицы забились, в гнезда, спрятались в дуплах, сидят молча. Чего петь, дождь все равно приглушит любую песню, Да и какая дура полетит под дождем на страстный зов.

Даже привычный звонкий или глухой стук копыт сейчас растворился, и мне показалось, что Сигизмунд двигается впереди совершенно бесшумно. И весь он, слегка размытый в моросящей мгле, не человек, а призрак... Призрачный всадник на призрачном коне...

Он поглядывал вопросительно, наконец восхитительно покраснел, как юная девушка, не видавшая современной России:

– Сэр, вы сказали... нам предстоят свершения на юге?

– Ага, – ответил я.

– Но мы... там север!

– Ага, – повторил я и подумал, что пора бы разнообразить словарный запас всякими «ну» и «в натуре». – Сперва заедем к соседям. Король Шарлегайл сказал что только король Арнольд знает, где спрятаны... где упрятаны доспехи святого Георгия.

Сигизмунд испуганно икнул, долго молчал, а когда заговорил, в его голосе звучали страх, благочестие и суеверный ужас:

– Милорд... Я даже боюсь и подумать... поверить...

– Да-да, – подтвердил я. – Те самые. А что не так? Привезли же мы мощи святого Тертуллиана?.. Не все так просто, как ты думаешь, Сигизмунд. Все намного проще...

Я снова поймал себя на том, что обращаюсь с ним, как с ребенком, хотя он если и моложе меня, то на пару лет, вряд ли больше. Но, как в той поездке в колхоз на уборочную, мы чувствовали себя намного старше и умудреннее деревенских ровесников, так и сейчас я чувствовал на себе груз лет Ренессанса, раннего капитализма, социализма, построения царства Божия в отдельно взятой стране, затем снова какого-то странно разгульного капитализма.

Деревья все утолщались, узловатые ветви красиво простирались во все стороны. Мощные наплывы на стволах – откуда такое только берется, – но нет засохших или засыхающих деревьев, что так часто попадались на пути, даже нет упавших и гниющих стволов, нет безобразных коряг, похожих на колдующих ведьм...

Мне казалось, что еду по ухоженному парку. Или по лесу, где деревья никогда не болеют и не старятся. И трава. И кустарники, что растут так аккуратно, словно их высадили такими вот кучками.

В полдень, когда я совсем ошалел от жары и обливался потом, мы сделали крохотный привал, дали отдохнуть коням, перевели дух сами. А потом снова тряска неудобном седле. Я стремился за первый же день, пока никто не мешает, отъехать подальше.

Небо стало угрожающе багровым. Я устал, как пес, что полдня бегает по лесу, выкладываясь на всю катушку а потом, оказывается, надо еще и домой. Но я тащился из последних сил, пока не усмотрел мелкую тихую речушку, могучие раскидистые деревья, массу сухих сучьев.

Кроваво-красные лучи закатного солнца высветили песчаный берег с редкой жесткой травой. Мы расседлали коней, я привязал к их мордам сумки с овсом, Сигизмунд принялся разводить костер. Я разделся, осторожно ступил в прохладную воду, застонал от наслаждения. Казалось, пот начал вымываться не только из распаренных пальцев ног, а и из всего тела.

Сделал шаг дальше, ступня нащупала мягкое, со дна поднялась коричневая муть. Когда вошел в речушку до колен, вода из прохладной стала странно теплой, как обычно бывает в неглубоком и хорошо прогреваемом солнцем болоте, хотя, как мне чудится, на глубине должно быть все наоборот...

Мясистые листья кувшинок закачались от волны. Лягушки злобно уставились выпуклыми шарами, некоторые припали к листьям белесыми животами, другие же, напротив, приподнялись на всех четырех, угрожающе выгибая спины.

В двух шагах забурлила вода, словно на дне прорвало нефтепровод. Вместе с пузырьками воздуха выплескивалась черная жидкость отвратительного вида и запаха. Вздыбилась масляно-блестящая спина, словно у огромного тюленя, а голова зверя начала подниматься прямо передо мной.

Я безуспешно пытался нащупать на голом пузе молот, даже замахнулся, а в другой руке держал перед собой несуществующий меч острием вперед – до чего Уже привык, ну прямо боец, герой. Вода продолжала бурлить, затем зверюга, явно рассматривавшая меня из-под воды, решила не рисковать, раз я в такой странной стойке, и снова ушла под воду.

Сигизмунд сказал обеспокоенно:

– Милорд, а не перенести ли костер от воды подальше?

– Стоит ли? – усомнился я. – Я слышал, что огонь всех зверей отпугивает.

– А у нас огнем приманивали рыбу, – сообщил он. – Вот такую!

Я посмотрел, ответил:

– Да, лучше перетащить.

Пока я одевался, он начал сгребать угли и переносить повыше на берег, задумчиво посматривая на лес, на высокие деревья, обронил:

– Правда, я слышал про лесных зверей, что тоже выходят только на огонь...

– И еще я слышал, – добавил я ему в тон, – что есть рыбы, которые лазают по деревьям...

Он засмеялся:

– Вот это точно враки!

– Правда, – ответил я серьезно. – Сам видел.

– Где ж такие рыбы живут? – изумился он.

– На юге, – ответил я. – На самом дальнем юге.

Ответа не последовало.

Я посмотрел на него, краска медленно сходила с его щек. Я запоздало вспомнил, что здесь не то что телевизора, даже простых фотоаппаратов все еще нет, и «сам видел» означает только одно: был там и видел собственными глазами.

– У меня... – сказал я медленно, – это... ну... видение как-то было... Видел, как наяву... Только осталось руку протянуть!

Он с облегчением вздохнул, кровь вернулась в щеки.

– Видения, – проговорил он с откровенной завистью, – а я жил в таком медвежьем краю, что ничего не видел, кроме высоких сосен... А у нас они особенные! В пять обхватов, стоят так плотно, что боком не протиснешься... Так и жили мы, не видя других людей. Хорошо, у отца были книги... Сам он читать не умел. Вообще думаю, что не с собой привез, а кого-то ограбил... Больно не похож на книгочея. А читать меня мама научила... Странные книги! Вроде бы старинные сами по себе а в них о еще более давних временах...