Я объяснил ему про то, как летать люблю. И как мне другого способа не найти. И что я ради этого на все готов. И потому я здесь. А он посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Как я тебя понимаю, парень. Есть такие люди, что без полетов никак. Это у тебя в крови. Кто ты по званию?

– Капитан.

– Дела… А я воррент второго класса. В отставке. Ничего, что я с тобой так запросто?

И засмеялся. По плечу меня хлопнул. Мне с ним хорошо было. Такой он был простой человек. Жесткий, жизнью умудренный, но не злой совсем. С ним я себя совсем нормальным чувствовал.

Мне одному скучно в каюте сидеть было, а больше на судне пойти было некуда. Капитан ругался, когда я по коридорам без дела слонялся. Балластом меня называл. И тогда я вместе с Джо на вахты ходить начал. В машинном интересно было. Всякие там блестящие штуки от палубы до самого верха. Трубы повсюду. Индикаторы. Щиты разные и кабели в руку толщиной по переборкам. И еще тут было светло, не в пример остальным отсекам. Джо мне рассказывал про устройство мюонного двигателя. И про гравикомпенсаторы Попова. Через пару недель я уже мог самостоятельно кожух снять и штатную профилактику провести. Даже без помощи ремонтного робота. Вот только в порядке отключения гравиконтуров немного путался. Их, если не в том порядке вырубать, запросто пожечь можно. А без гравикомпенсаторов до места долетит один корпус с кашей из мяса и аппаратуры внутри. Так Джо объяснил. Мне это знакомо было. На самолетах тоже такие штуки ставят. Чтобы летчика и нежную аппаратуру во время маневров не размазало. Только у нас они крохотные, а тут – на пол-отсека. Джо сказал, что я быстро учусь. И что у меня отличная память. Как-то это не слишком вязалось с тем, что я еще недавно все забывал через минуту. Но все равно, мне приятно было, когда он меня хвалил. Он надежный был, как скала. И неразговорчивый. А со мной обо всем говорил. Однажды мы даже про любовь с ним разговорились. Я признался, что мечтаю ее на Кришнагири найти. И что сразу после Земли я с компаньоном туда рвану. И у меня обязательно будет любимая женщина.

– Странные мечты у тебя, Юджин,– так мне Джо задумчиво на это сказал.– Я вот раз пять думал, что нашел ее, эту самую любовь. А на поверку оказывалось, что это я просто от одиночества бегал. Ты знаешь, что такое одиночество?

– Знаю. Я всегда один. Даже когда вокруг люди. Мне ли не знать? Я ведь не как все. С такими, как я, не слишком водиться любят.

– Это ты брось, капитан. Ты не идиот слюнявый. А если что и повредил себе, так не по пьянке дурной. Ты ж воевал, так?

И я ответил, что да. И снова «Гарпуна» своего вспомнил. Отчего-то он мне представлялся не как машина. Как живое существо. Которое я спасти не смог. Я даже однажды ночью сон увидел. Про то, как «Красный волк» меня катапультировал. Удар, перегрузка, дышать невозможно. Потом взрыв и тишина. И я в спасательной капсуле вниз лечу. Прямо в море до самого горизонта, как в огромную чашу без края. А до этого мы долго падали. И нас расстреливали здоровенные двухмоторные монстры. А я одно и мог – на ручном тянуть и уклоняться вяло. И ловушки отстреливать. И движок едва двадцать процентов выдавал, и маневровые горели. За нами черный хвост тянулся. А потом ловушки кончились и гидравлика окончательно сдохла. И меня отстрелило. Так я в море оказался. Пока я падал, вспышку в небе увидел. Это моего «Гарпуна» добили. От ощущения бессильной ярости, когда непослушный джойстик из рук выскальзывает, а вокруг все пищит и надрывается, сообщая об отказах и повреждениях, я даже зубами скриплю. Потому что я в таком состоянии тогда и проснулся. И теперь, когда про войну мне говорят, я снова это чувствую.

– Ну-ну. Не переживай так, капитан,– похлопал меня по руке Джо.– Все мы когда-нибудь оказываемся в заднице. И не все оттуда вылезаем целыми. Такая она, военная судьба…

А еще через неделю я самостоятельно провел обслуживание резервного гравикомпенсатора. Один, без чьей-нибудь помощи. Только Джо рядом стоял и наблюдал. Он сказал, что я способный. Хоть и летчик. А они все белоручки, поголовно.

Еще Джо меня выучил петь песню со странным названием «Хучи кучи мэн». И мы с ним так здорово ее пели и ритм руками по столу отбивали, что нас даже палубные матросы из соседнего кубрика слушать приходили. Стояли в коридоре и слушали. А мы им еще разные вещи пели. И они научились в такт песне ногами притопывать. И тогда у нас совсем замечательно выходить стало. Даже капитан, когда меня встречал, не ругался больше. Тем более что я теперь, как и Джо, носил комбез рабочий. И сразу было видно: я на борту не прохлаждаюсь, потому как у меня все рукава затерты и в пятнах смазки.

Когда мы на эту станцию у Земли прилетели, Джо мне сказал:

– Слушай, а может, плюнешь на свой контракт? Оставайся у меня. Я из тебя в полгода второго механика сделаю.

А я подумал и честно ответил:

– Мне тут здорово понравилось, Джо. И с тобой интересно. Только я не могу не летать. Извини уж…

– Да ладно. Я на всякий случай спросил. Чем черт не шутит. Хороший ты парень, Юджин.

И руку мне пожал. Пожатие у него – что твои тиски. На прощанье он мне половину своей коллекции на шлемный интерфейс из пилотского комплекта сбросил. «На память», сказал. Очень грустно мне с ним прощаться было. Что я за человек такой? С кем ни познакомлюсь, нипочем потом от сердца не оторвать.

Наших, всех синих и трясущихся, смешками команда провожала. Матросы гоготали: «С прибытием, груз». А меня все хлопали по плечу и говорили, чтобы я там «не спалился». Пока до шлюза добрался, плечи мои все болели. Я так решил, что парни мне удачи желают. И даже сам капитан по судовой трансляции сказал: «Счастливо, мистер Уэллс». И на меня пилоты удивленно смотрели. А я решил, что здорово, когда тебя считают «своим парнем». Пусть даже такие грубые люди, как эти матросы. В конце концов, это не их вина, что они такие. Просто работа у них не сахар. И шагнул в трубу переходного шлюза.

Орбитальная база с громким названием «Будущее Земли» на деле оказалась старым списанным авианосцем класса «Меркурий». Так сказал Борислав.– Я на этих гробах прожил больше, чем на поверхности. С закрытыми глазами их узнаю,– заявил он, как только мы из шлюза вышли.– За этим люком направо – лифты на главные палубы. Этот радиальный коридор, где мы стоим,– минус третий уровень. Одиннадцатая палуба. Направо по коридору отсеки жизнеобеспечения. Налево зенитные посты. На той переборке должна быть табличка с названием. Кто-то не поленился, сходил к месту, где табличка.

– Замазано на хрен. Не разобрать ничего. Но табличка на месте.

– Вот. Я же говорил! Тип «Меркурий», мать его. Последнее такое корыто лет десять назад списали,– почему-то обрадовался Борислав. Будто друга встретил. «Это он от ностальгии»,– так мне Дуонг сказал. Его все странно звали. Дыней. Я почти и не говорил с ним на «Либерти»– он все время глотал какие-то пилюли и сидел, покачиваясь, на своей шконке, как желтокожий Будда с остекленевшими глазами.