научился композиции и правильному световосприятию. Олег и Артем взаимодополняли друг друга, а Виктор оберегал их с помощью молитв.

Успех, как всегда, пришел неожиданно. По поговорке: «Все дороги ведут в Рим». В Риме состоялась большая выставка православной живописи, в которой участвовал и Олег. Эмма неожиданно посетила ее. Там они и встретились. Там, в Риме, их сразу стали воспринимать, как пару, восхищались ими, расступались перед ними, боясь нарушить их «тет-а-тет». Олег держал послушную узкую руку Эммы в своей. Эмма не смеялась, а смотрела на художника большими прозрачными глазами, в которых было бесконечное удивление, будто видела его впервые. Больше он ее не отпустил. Через месяц после того они обвенчались у Виктора в храме в кругу самых близких людей. Все произошло так быстро, что они сами с трудом верили случившемуся. Просто стало понятно обоим, что он и она — это две половинки одного целого, два сияния, которые вместе образуют солнце.

Олег узнал, наконец, счастье взаимной любви, впервые увидел на губах любимой разбуженную утренним лучом счастливую улыбку. Им не было дано судьбой, как другим молодоженам, даже медового месяца, Эмме нужно было опять уезжать, но впереди у них было вечное ожидание и много счастливых встреч.

Глава 11

Прошлое и настоящее связано тонкими нитями, но и в настоящем и в прошлом главное — работа и любовь. Для него и для нее это практически одно и то же. Если бы встал вопрос выбора, что выбрал бы Олег? Что выбрала бы Эмма?

За окном сгустилась ночь. Было так тихо, что можно было услышать биение собственного сердца. Почему оно так тревожно бьется? Что-то с Эммой? Вдруг в эти минуты что-то случилось? Извержение вулкана, пожар, похищение… Всегда он мучается, когда ее нет рядом.

Все хорошо, успокаивает он себя. Их жизнь состоялась, он скоро будет отцом. Но тревога все равно не покидает его. Тревога эта перекликалась с мыслями о картине, которые также всегда с ним, с эмоциями сегодняшнего дня. Чаща, в которой он бродил, в которой еще бродят многие люди… Профессор Сидоров, в одиночку борющийся со злом, верящий в идеального человека. Можно ли в него верить? Сам он, Олег, идеальный ли? Хорошо хоть Наталья счастлива. Ребенок у нее будет. Первый ребенок у нее тогда умер, едва родившись…Почему-то она запнулась, когда говорила об этом? Когда же у нее родился? В марте, когда Олег с Виталием были в Ялте или в Москве. Точно в марте. Даже если он был семимесячным, он ведь жил сколько-то, Эмма говорила, он не очень слушал ее тогда — Наталья ей рассказывала. А статьи о каком-то ребенке в газете? Его осенила вдруг запоздалая догадка: ведь это мог быть ЕГО ребенок! Какой же он дурак! А она? Почему она молчала? О, жизнь людская — чаща, грехи людские — пни, коряги и болота бездонные.

Он понял вдруг, как это изобразить. Бурелом. Он медведем пролез и все переломал. Тонкие нежные веточки, сохнущие листочки. Это дети. Его дети, которые могли бы жить. От Танечки… От Натальи… Забыв обо всем, проработал в мастерской три часа без перерыва. Казалось, прошел лишь миг. Устал… Сжался в кровати, оглохший от ударов собственного сердца. Мешая уснуть, не давая отдыха, снова всплыла та же мысль.

Кто? Кто был у Натальи? Мальчик? Девочка?

И точно ли это его ребенок? Хотелось бежать, звонить ей среди ночи. "Эмма!!!" — вспыхнуло молнией в мозгу. Все его тревоги были так или иначе связаны с ней.

Олег включил ночник на тумбочке — комната осветилась приятным зеленоватым светом, лихорадочно вскочил. Одеяло сползло на пол.

Часы показывали три часа пятнадцать минут. Значит в Париже час. Возможно, она еще не спит. Стал, путаясь, набирать номер.

— Эмма! — крикнул он в трубку, едва дождавшись соединения. В который раз пожалел, что снова не берет видео. Хотелось видеть ее глаза. Хотелось, чтоб она видела его глаза.

— Олег. Я не спала. Я тоже думала, — торопясь заговорила она. — Я решилась (ты не представляешь, чего стоило мне это решение!) Я еду домой!

— Правильно. Я хотел просить тебя об этом.

— Я собиралась позвонить, но думала: ты спишь. У тебя уже ночь.

— Я люблю тебя, Эмма. Ты знаешь, как я тебя люблю! — от волнения рвал он фразу на части, но она была такой энергетически сильной, что снова сливалась в монолит, и прорывая все преграды, врывалась в Парижский номер Эммы. — Я буду за вас молиться. За тебя и ребенка, — задохнувшись на взлете, замер голос Олега.

— Я тоже тебя люблю, — задрожал голос Эммы в трубке. — Жди нас послезавтра. Если все будет нормально, с билетами и со всем… Я тебе перезвоню. Слышишь, все будет хорошо, — сказала она в трубку.

— Все будет хорошо, — эхом повторил он, успокаиваясь от ее голоса.

— Спокойной ночи, — желала Эмма.

— Спокойной ночи, любимая, — сказал Олег. — Целую тебя. И жду.

Будто гора свалилась с плеч. Эта нервная встряска измотала его, отняла силы, но обострила мысли. Он пошел в мастерскую. То, что не получалось с вечера, сейчас ожило под первым движением карандаша. Еще несколько штрихов для будущей картины. Вот так! Вот так! Молодец, Олег! — похвалил он себя.

Быстро прыгал по холсту карандаш и снимал невидимую паутину ластик. Олег уже многое видел в цвете, и тут же воплощал, боясь упустить момент. Еще миг и на смену вдохновению придет отточенное с годами мастерство…

Он безумно устал, болела голова. Напился в кухне воды из- под крана и, не замечая времени, провалился в сон.

За окном пробивались сквозь тьму предутренние сумерки. Подморозило. Над карнизом нависли сосульки. На пустую кормушку сел воробей, и вытянув шейку, заглянул в окно, убедившись: "Жив?" — " Жив!"

Проснулся Олег поздно, отдохнувшим, но с теми же мыслями, и сразу позвонил Наталье на работу. Трубку долго не брали. Наконец, сотрудница музея побежала разыскивать Наталью.

— Мне встретиться с тобой нужно, — сказал Олег, едва она подошла к трубке.

— Опять? Мы же только вчера с тобой встречались, — рассмеялась Наталья. — А впрочем, я рада. До вечера я занята на работе. У нас идет ремонт. Закрываем белый зал. А что за срочность, ты слишком возбужден? Или что-нибудь случилось? — переспросила она. — С Эммой все в порядке?

— С Эммой все хорошо Она послезавтра приедет.

— Уже послезавтра? — удивилась Наталья.

— Да. Но мне просто необходимо тебя увидеть, — настаивал он.

— Поздно, Олежек, я другому отдана и буду век ему верна.

— Наталья, ты же знаешь, что я не о том. Может, приедешь, посмотришь,