В комнате остались Таня и Гробыня. Таня подошла к своей кровати и, перевернув забрызганное одеяло на чистую сторону, рухнула вниз лицом. Гробыня продолжала тревожно разглядывать палец. Если поначалу ей показалось, что она дешево отделалась и пострадал только ноготь, то теперь разглядела на коже крошечную, едва заметную ранку. Хуже всего, что в нее попали желтые брызги от взорвавшейся книги.

Гробыня промыла ранку и заставила себя выбросить тревогу из головы. А лучший способ выбросить из головы свою тревогу – забить ее чьей-то чужой тревогой.

– Унываешь, Гроттерша? – поинтересовалась она.

– Нет.

– А я думаю: унываешь.

– Ну да. Унываю. Он оказался не очень героическим героем! – пожаловалась Таня в одеяло.

Зрачки у Склеповой расширились и сразу сократились, как у кошки.

– То есть ты его действительно…

– Непоследовательно ненавижу! – признала Таня, еще глубже втиснув лицо в одеяло.

Удивить чем-то Гробыню было невозможно. Ну разве что сказать ей, что она не самая красивая.

– Ну и умничка! Глеб не худший выбор. Какая выгода тебе непоследовательно ненавидеть Валялькина?

– Он Валялкин!

– Какая разница? Он всю жизнь будет ковыряться со своими магическими зверушками. Какие перспективы могут быть у ветеринарного мага, сама подумай? Глеб, конечно, жестче и подлее, но он и пойдет дальше. С ним можно многого достичь… – заявила Склепова.

Таня повернула голову и одним ухом легла на подушку, чтобы лучше видеть Гробыню.

– Слушай! Ты все так правильно говоришь!

– Ну дэк! Это ж я! – самодовольно сказала Гробыня.

– А чего тогда ты своего Глома не бросаешь? Он же тоже, извиняюсь, тучки ножничками не стрижет?

Гробыня тряхнула головой.

– Ты права, Гроттерша! Не пальцем в бровь, а пяткой в нос! Что-то у меня со мной не сходится. Казалось бы, такая вся, что хоть стоп-кран дергай, а трясусь, чтобы мой Гломик не ходил в дырявых майках! Очуметь! Блин, у меня палец болит! Все, Гроттерша, отвянь! Остаток дня я буду себя жалеть!

Есть две жизненные установки: «все хорошо» и «все плохо». Все внешнее многообразие человеческого поведения определяется этими установками. Люди делятся на тех, кому нравится все, и на тех, кому не нравится ничего. На вторых вообще не имеет смысла делать ставку: что бы ты ни предпринял, им это заведомо не понравится.

Акад. Сарданапал Черноморов

Сентябрь в Тибидохсе всегда считался тяжелым месяцем, этот же сентябрь вообще бил все рекорды. Сарданапал был чем-то серьезно озабочен. Великая Зуби чаще бывала Сердитой Зуби. Готфрид Бульонский не расставался с копьем даже в столовой.

Обленившиеся за лето второкурсники, все на свете позабывшие, всемером зажигали одну спичку, после чего обнаруживали, что спичка невредима, а ближайший лес пылает. Призраки отбивались от могил, а хмыри от рук. Из подвалов лезла нежить, напуганная появлением титанов. Ослепленная ярким светом, нежить кучковалась в темных углах, что-то бурчала и тыкалась лбами в стены. Днем она бывала относительно безобидна, ночью же охотно пускала в ход зубы.

Поклеп, в обязанности которого входило расселить всех по комнатам, обеспечить постельным бельем, формой, магическими кольцами и решить мильон бульонов всяких мелких проблем, которые и перечислить невозможно, тихо зверел. Точнее, тихо он зверел лишь поначалу. Уже через несколько дней о Поклепе можно было сказать, что он звереет громко.

И, наконец, новички. Лопухоиды, еще вчера спокойно проживавшие с папами и мамами, теперь были либо ошарашены непривычной обстановкой и искали себе жалельщиков, либо ночами шатались по школе в поисках приключений и легко находили их, о чем свидетельствовали регулярно повторяющиеся вопли.

Раздирало, Карачун и Деревянная Баба отрывались по полной, пользуясь тем, что заклинаний от них никто не успел выучить. Каждое утро сердитая и заспанная Медузия отлавливала Гробовое Покрывало, в котором оказывалось от двух до четырех учеников. Доцент Горгонова отряхивала их от мелкого мусора и белых червячков и, выстроив попарно, отправляла к Ягге лечиться от заикания.

Безглазый Ужас, маленький жуткий призрак в заляпанной кровью рубахе, читал первому курсу историю потусторонних миров. Лекции он начинал с того, что долго разыскивал по классу свою оторвавшуюся черепную крышку. Обнаруживал ее под партой у какой-нибудь слабонервной девочки и, позванивая кандалами, просил приставить ее на место. После того как грохнувшуюся в обморок девочку выносили на ветерок, Безглазый Ужас грустно говорил:

– А теперь, друзья, давайте помедитируем! Примите позу лотоса! Закройте глаза! Вибрируйте диафрагмой! Вы – утлые лодчонки обособленных сознаний, путешествующие в Космосе Вселенского Разума! Отпустите вашу душу созерцать! Я буду вашим проводником!

Но, увы, вибрации диафрагмой обычно не удавались, потому что у Ужаса опять отпадала вконец расшатавшаяся голова, вываливалась грыжа или он обнаруживал, что забыл в подвале мозги, и торопливо мчался за ними, беспокоясь, что их раньше него отыщет поручик Ржевский.

В последние месяцы Ржевский распоясался и потерял уважение к главному призраку Тибидохса.

– Мне надо пораскинуть мозгами! – говорил он, после чего начинал разбрасывать мозги Безглазого Ужаса по подвалу.

Утром, вскоре после завтрака, Ягун подвел кого-то к Тане и дернул ее сзади за рукав.

– Ку-ку!

– Взаимное ку-ку! – хмуро отозвалась невыспавшаяся Таня.

– Танюх, знакомься, это Маша Рыбкина! Знаешь, какой у нее дар? Она оживляет все, что жалеет! А жалеет она все подряд! И другой дар: у нее плодятся все – жучки, хомячки, букашки! Достаточно только в руки взять!

Таня с интересом разглядывала большеглазую робкую девочку с нелепой челочкой до середины выпуклого лба.

– В столовой я тебя не видела! – приветливо сказала она.

Девочка смутилась, а Ягун захохотал.

– Еще бы! Ее кормят теперь после всех! Маша, зачем ты оживила рыбу в супе? А куриные окорочка? А костяные пуговицы Поклепа? А лисье манто Пипы?

– Они все были такие бедные! – тихо сказала девочка.

Ягун кивнул.

– В том-то и проблема… у человека такой замечательный дар, а его натурально боится вся школа! Ну зачем было оживлять говяжьи сосиски в желудке у Семь-Пень-Дыра или шкуру пещерного медведя-людоеда на уроке у Великой Зуби? Короче, у нас цивилизация убийц, а такие люди, как Маша Рыбкина, просто-напросто опасны! Вот и приходится нам с бабусей ото всех ее защищать!

– А людей она не?.. – Таня невольно подумала о своих родителях.

– Увы! На людей ее дар не распространяется! – сказал Ягун, считавший своим долгом отвечать вместо Маши.